Родина — город Пенза. Мать работала в детском доме; отец (в гражданскую красный командир) — специалист по финансам, в свободное время изучал «Слово о полку…». В 1933 году ему предложили место на Пермском велозаводе, и семья перебралась на Каму.
В 1943 году пропал без вести на фронте старший сын Домниных. Младший (уже после 1945-го) окончил историко-филологический факультет местного университета и был распределён в органы внутренних дел, откуда сумел уйти журналистом в местную газету. Позже работал на радио, в книжных издательствах.
Алексей Михайлович Домнин стал автором многих книг, в том числе стихотворных сборников «Руки», «Белый олень», «Берег августа», «Пой, скворушка!», а также — в завершение начатого отцом — книги-исследования «Матушка-Русь», посвящённой «Слову о полку Игореве».
Умер в Перми.
ГРОЗА
Гроза, оглохшая от гнева,
Дохнула яростью слепой,
И ливня тяжкий синий невод
Тянули тучи за собой.
И молний огненные стаи
Метались в нём сквозь плеск и стон,
И гром, полсвета сотрясая,
Вздыхал, ворочая хвостом.
Как зверь морской, не знавший сети,
Он звал к сородичам во тьму,
И громы дальние, как дети,
Гортанно вторили ему.
СКВОРЕЦ
В провалах крыш и чёрных бельмах окон
Лениво одуванчики пылят,
А под крыльцом, в конурке кособокой,
Шмели лохматых вывели шмелят.
Там, где детей весёлая орава
Резвилась от темна и до темна,
Колышутся некошеные травы
И на тропу роняют семена.
Скворечник на заборе перевёрнут,
Но, убаюкав глупеньких птенцов,
Скворец рассыплет песенку, как зерна,
Над обветшалым, сгорбленным крыльцом.
Споткнется вдруг, нахохленный и чинный,
Как будто горло звуками свело,
И высвистнет:
— Го-ри-мо-я-лу-чи-на... —
Затрепетав восторженным крылом.
Сутулясь, прошагает по стропилам,
Презрительно мяукнув, на чердак:
Вот так, мол, мы здесь жили,
сизокрылый,
Кота дразнили рыжего вот так.
Мелькнет на миг в нём что-то человечье,
Как будто он пытается понять,
Зачем крапива поселилась в печке
И печь зачем тоскует без огня.
Ведь птицы возвращаются к гнездовьям,
А люди от уюта и тепла
Ушли в слепое хмурое бездомье —
Беда ли их в дорогу собрала
Или мечта, что злей любой неволи?
Во все века мечталось мужику
Вспахать ещё не паханное поле
И дом срубить на диком берегу.
И на уральских солнечных отрогах
Или в снегах сибирских голубых
Скрипели и стонали на дорогах
Телеги, сани, нарты и арбы.
И где-то вновь у речки кони бродят,
Кричат детишки, гаснет разговор,
А над костром лениво хмурит брови
Седой, еще неведомый простор.
И смотрят вдаль небритые мужчины,
И день грядущий очи им слепит...
Пой, скворушка! Гори, моя лучина.
Свети, звезда, над путником в степи!
НОЧЬ
Течёт покой по воспалённым нервам,
И сонный мир ничем не омрачён.
Я сызмала крещён в лесную веру
И с первою грозою обручён.
И вот открылось внутреннему взору
То, что почти незримо на миру, —
Как дороги мне люди, от которых
Ушёл я к одинокому костру.
А если всё заветное возможно?..
Какую бы ни сватали беду,
Из этой жизни, горькой и тревожной,
Я ни за что на свете не уйду.
В 1943 году пропал без вести на фронте старший сын Домниных. Младший (уже после 1945-го) окончил историко-филологический факультет местного университета и был распределён в органы внутренних дел, откуда сумел уйти журналистом в местную газету. Позже работал на радио, в книжных издательствах.
Алексей Михайлович Домнин стал автором многих книг, в том числе стихотворных сборников «Руки», «Белый олень», «Берег августа», «Пой, скворушка!», а также — в завершение начатого отцом — книги-исследования «Матушка-Русь», посвящённой «Слову о полку Игореве».
Умер в Перми.
ГРОЗА
Гроза, оглохшая от гнева,
Дохнула яростью слепой,
И ливня тяжкий синий невод
Тянули тучи за собой.
И молний огненные стаи
Метались в нём сквозь плеск и стон,
И гром, полсвета сотрясая,
Вздыхал, ворочая хвостом.
Как зверь морской, не знавший сети,
Он звал к сородичам во тьму,
И громы дальние, как дети,
Гортанно вторили ему.
СКВОРЕЦ
В провалах крыш и чёрных бельмах окон
Лениво одуванчики пылят,
А под крыльцом, в конурке кособокой,
Шмели лохматых вывели шмелят.
Там, где детей весёлая орава
Резвилась от темна и до темна,
Колышутся некошеные травы
И на тропу роняют семена.
Скворечник на заборе перевёрнут,
Но, убаюкав глупеньких птенцов,
Скворец рассыплет песенку, как зерна,
Над обветшалым, сгорбленным крыльцом.
Споткнется вдруг, нахохленный и чинный,
Как будто горло звуками свело,
И высвистнет:
— Го-ри-мо-я-лу-чи-на... —
Затрепетав восторженным крылом.
Сутулясь, прошагает по стропилам,
Презрительно мяукнув, на чердак:
Вот так, мол, мы здесь жили,
сизокрылый,
Кота дразнили рыжего вот так.
Мелькнет на миг в нём что-то человечье,
Как будто он пытается понять,
Зачем крапива поселилась в печке
И печь зачем тоскует без огня.
Ведь птицы возвращаются к гнездовьям,
А люди от уюта и тепла
Ушли в слепое хмурое бездомье —
Беда ли их в дорогу собрала
Или мечта, что злей любой неволи?
Во все века мечталось мужику
Вспахать ещё не паханное поле
И дом срубить на диком берегу.
И на уральских солнечных отрогах
Или в снегах сибирских голубых
Скрипели и стонали на дорогах
Телеги, сани, нарты и арбы.
И где-то вновь у речки кони бродят,
Кричат детишки, гаснет разговор,
А над костром лениво хмурит брови
Седой, еще неведомый простор.
И смотрят вдаль небритые мужчины,
И день грядущий очи им слепит...
Пой, скворушка! Гори, моя лучина.
Свети, звезда, над путником в степи!
НОЧЬ
Течёт покой по воспалённым нервам,
И сонный мир ничем не омрачён.
Я сызмала крещён в лесную веру
И с первою грозою обручён.
И вот открылось внутреннему взору
То, что почти незримо на миру, —
Как дороги мне люди, от которых
Ушёл я к одинокому костру.
А если всё заветное возможно?..
Какую бы ни сватали беду,
Из этой жизни, горькой и тревожной,
Я ни за что на свете не уйду.