Александр Васин-Макаров ‒ обладатель редкостного голоса, автор страшного детского блокадного плача «Холода» (на ст. В. Павлинова), незабываемого «Вальса 44-го года», посвящённого родителям, романса «Звезда» (на ст. П. Когана), ошеломляющего «Марша моих сыновей», «Русской сиротской песни» (на ст. Н. Рубцова)… Его творческая биография насчитывает уже более полувека: тысячи песенных и литературных вечеров в Москве и других городах. Он создатель непревзойдённого певческого трио «Надежда», собиратель уникальной по замыслу «Антологии русского лиризма. ХХ век» в трёх томах, автор книг стихов и песен и внежарового сочинения о Лермонтове, которого называет русским Богом, руководитель студии-ансамбля, действующей 26 лет. Не участвует ни в каких политических или литературных группировках. В одной из статей о нём: «Слишком не зависимый характер…». В новой книге наряду с некоторыми песнями из сборника «Песня как жизнь» ‒ песни последних 10-12 лет.
От автора
За всю жизнь у меня родилось около 330 песен, из них сто с небольшим на мои стихи. Как это произошло ‒ я объяснить не могу и себе, потому что долгое время не сознавал себя ни музыкантом, ни стихотворцем. Я пою ‒ ну так все поют. Во мне рождаются стихи ‒ так они у всех рождаются… Никого моё тогдашнее «сочинительство» не интересовало (простонародное детство и юность). Поющая родня радовала, но не удивляла ‒ наверное, у всех так. Только когда подрос, вдруг ошеломило: Васины пели замечательно, а уж казаки Макаровы!! Да под южным (майкопским) небом в летнюю ночь, и не в доме, а ‒ на воле!! Видимо, мне с обеих сторон передался инстинкт народного пения, когда люди не просто «звуки извлекают», а всю жизнь свою заново живут под видом пения ‒ и слёзы тут, и объятия, и улыбки живые. Никаких кривляний ‒ всё от сердца, от прожитых потерь и радостей, с освобождением и счастливой усталостью.
*
В своё время я узнал, что и родился благодаря песне! В 1944 году (Южный фронт, Бакинская армия ПВО) старшему лейтенанту москвичу Николаю Васину командование (какое ‒ не знаю) приказало создать ансамбль песни и пляски.1 И он, разыскивая будущих артистов, разъезжал по батареям, дивизионам, полкам. На прослушивании в 636 ЗАП (зенитно-артиллерийский полк) 20-летняя донская казачка Маша Макарова спела «Ой, туманы мои, растуманы…». Природный, сильный, естественно льющийся голос, да хороша была! Н. Васин влюбился, а в ноябре того же года и поженились. Голосом Маши Макаровой восхищались артисты из столичных заезжих фронтовых бригад. Сама Лидия Русланова предсказывала ей большое будущее… _________________________________ 1Такие ансамбли создавались во всех войсках во исполнение Директивы (!) Главного политуправления РККА от 5 сентября 1941 года. Музыкального образования (формального) у ст. лейтенанта Н. Васина не было, но был врождённый абсолютный слух, настоящий баритон (даже в поздние годы) и редкая способность быстро осваивать едва ли не любой музыкальный инструмент (насколько знаю, кроме духовых).
*
Себя помню примерно с 2,5-3-х лет: всё время пел или подвернувшимися палками выстукивал какие-то ритмы, и вокруг меня плясала и пела местная детвора. Конечно, и это «было у всех». Первый «ансамбль» ‒ «мужское» трио образовалось около меня в детском саду; потом в школе, армии (квартет ефрейтора Васина)2; несколько ансамблевых проб во время учёбы на дневном отделении матфака МГПИ, куда я вернулся в 1967 году…3 Наконец, в 1972 году образовалось трио «Надежда» (с Ириной Дригваль и Валентином Белецким), которое пело в неизменном составе до 2008 года. В 1992-м так же естественно образовалась группа желающих петь молодых людей нового поколения, ставшая прототипом русской литературно-музыкальной студии, действующей до сих пор. Думаю, это был инстинктивный личный ответ вот этих людей народного низа на распоясавшуюся антижизнь ельциных-гайдаров4 и т. н. «шоубизнес»,5 захлёбывающийся в собственной пошлости. __________________________________ 2 Я служил в ПВО Группы советских войск в Германии; три года в той самой «проклятой стороне», как припечатал её великий наш поэт Алексей Иванович Фатьянов. Там осознал: я ‒ русский. 3Весной 1970 года меня исключили из института: «За организацию участия студентов МГПИ в антисоветской маёвке…». Так назывались подмосковные слёты песни на языке парткомов. Осенью в тот год я поступил учителем математики в московскую школу №79 (м/р Давыдково). 4 Бывшие советские свободолюбивые «шестидесятники», они же «дети ХХ съезда КПСС», встречали сих «героев» ликованием и шумной поддержкой; среди них и многие барды. (Из песни слова не выкинешь.) ‒ Это наша власть, ‒ не смог скрыть специфической радости один из «цеха сатириков». 5Примитив «шоу-бизнеса» ‒ не частная лавочка каких-нибудь спятивших «звёзд», а мировая задача «Запада» по уничтожению всех национальных культур.
*
С детства запомнил: люди поют везде ‒ на вокзалах, на базарах, трезвые и не очень; слушал, как поют лагерники (пытался подпеть); и бывшие фронтовики ‒ «Ещё вместо всяких элегий // Поют, никого не виня, // И плачут над жизнью калеки // В два раза короче меня…». Ну и мои ‒ и Васины, и Макаровы. Помню собрания этих поживших, много горя видевших людей ‒ на дни рождений, на «красные» даты, на церковные праздники: и застолья (не особо обильные у Макаровых), и тары-бары не поймешь о чём, бывало, и ссора пыхнет… Но! Непременной частью любого праздника, не побоюсь сказать ‒ самой жданной, дорогой, ‒ всегда было общее пение: все с голосами, с полным выкладом, навзрыд… Дирижировал у Васиных мой отец (бывший старлей, позже большой чин в Госплане). У Макаровых внешне народ попроще ‒ низовые казаки, милицейские сержанты, местные бахчеводы, ‒ обходились без «руководителя», но и те, и другие отдавались песенной стихии ‒ вышибая из себя и горе непосильных потерь, и несложившиеся любови, и смутные обиды… Среди моих родных (и Макаровых, и Васиных) были поющие женщины, которые заткнули бы за пояс и Зыкину, и Пахоменко… Такой была наша мама, донская казачка Маша Макарова, ставшая в 1944-м Васиной. В 70-е годы она, бывало, в сердцах скажет: «Людка (Зыкина) надоела ‒ всё одинаково поёт! У Шурочки (Стрельченко) голосок небольшой, а какой наполненный. А вот Оля (Воронец) ‒ это да… может быть, лучше меня!».
*
1917 год разметал родовые гнёзда моих прадедов ‒ село Лебедянь, где церковным старостой (т. е. избранным главой!) был Никита Григорьевич Васин, и казачий хутор Вязовской (на Дону) Ивана Моисеевича Макарова. Теперь это всё живёт во мне, в моём сыне. Как там у Н. Рубцова: «Тихая моя родина, // Я ничего не забыл...». Это я и пою (без рекламы, без дисков, без помощи ТВ, которое хороший русский еврейский поэт Григорий Куренёв ласково называл «голубым унитазом») всем приходящим на мои вечера.
*
Народ, оставленный Николаем II… на растерзание и разграбление «ленинской гвардии» (своры, мафии, банды)6 ‒ читайте В. Катасонова, А. Фурсова, Н. Старикова ‒ непостижимыми способами целый век хранил и сохранил (!) русскость. Одними из самых надёжных хранилищ оказались русская песня (народная протяжная7, воинская, фатьяновская, рубцовская…) и русская поэзия. ________________________________ 6«Ленин привёл в Россию всю сволочь Европы». У. Черчилль. 7Русская протяжная («тоскливая») песня, может быть, музыкальный отзвук русской выносливости.
*
Песня своим возникновением растворяет все условности, двусмысленности, одновременно, как увеличительное стекло, укрупняя всё сущностное: любовь, родное, божественное. Неописуемо влияние всякой истинной песни!.. Ёмкость её поражает: история «ушедших» дней, тонкие перипетии отношений, вселенские масштабы «умещаются» без искажений… Народное пение, народные песни у русских занимают особое место в структуре народного характера, или, как сказал бы И. Солоневич, в составе русской доминанты.
*
Огромное событие свалилось на меня осенью 1956 года: в старых книгах деда Александра Никитича Васина я нашёл том Лермонтова и прочитал «Тамань». Прочитал так, как мог тогда, на 12-м году жизни и… от переживаний выпал на время из привычной жизни… Так Михаил Юрьевич стал главнейшим участником моей судьбы и остаётся таковым по сей день. Накануне семнадцатилетия он «обидел меня» своим заявлением (в одном из писем): «Человек не рождён, чтобы мыслить…». И я тоже «не рождён, чтобы мыслить»?? Через год напугал финалом стихотворения «Нет, я не Байрон»: «Я ‒ или Бог ‒ или никто»… А я?! Ясно, что я не Бог, значит… я ‒ никто?? А как же дальше-то жить?.. Почему я не отнёсся к его словам, как нормальный читатель (т. е. никак) ‒ объяснить не мог раньше, не могу и теперь. Но что никто в совокупности не подействовал на меня хоть отдалённо сравнимо с М. Лермонтовым ‒ проверили прожитые годы. Кстати, Лермонтова не любили ни Синод, ни Цари, ни ЦК КПСС, не любят и нынешние «либералы» (у нас, как всем известно, «либерал» ‒ это национальность). Какое трогательное единение… Станцию метро «Лермонтовская», оказавшуюся на месте дома, где он родился (!), переименовали в «Красные ворота» мгновенно… Лермонтовский проспект загнали аж за Жулебино. Зато Пушкин ‒ гвоздь центра Москвы. Странно, что не на месте колокольни Ивана Великого (наверное, пока). Вероятно, мучения с М. Ю. приблизили ко мне со временем и других истинных героев и гениев русской поэзии и жизни (а не подсунутых 1917 годом или поздней тупой пропагандой ‒ советской или антисоветской). И то, что во мне стали звучать стихи самого М. Лермонтова, И. Анненского, А. Фета, Д. Андреева, А. Блока, Н. Рубцова, не могу объяснить ничем, кроме огромного постоянного давления на мои дух и душу и «обычную» физическую жизнь божественного присутствия Михаила Юрьевича. Конечно, это только гипотеза, и тем не менее…
*
Насмешливо наблюдаю за множеством «поэтов»-дельцов, суетящихся ради личных или минигрупповых выгод. Заполоняя собой и своими мёртвыми изделиями экраны и страницы, они отгораживают (временно) читающий народ от живых строк А. Передреева, В. Казанцева, Н. Тряпкина, Б. Примерова и других… (Рубцова спрятать не удалось!) Даже пытаются оттереть (видимо, это наследственное) классиков «дореволюционной» России. Этакие нью-«пролетарские» писатели. Или нью-«шестидесятники»? Участь предшественников не смущает?
*
Атмосфера народной городской песни 50-х‒60-х годов ХХ века была наполнена ‒ для меня ‒ интонациями песен Булата Окуджавы.8 Судите сами: 1957 г. ‒ «Не клонись-ка ты, головушка», «Полночный троллейбус», «Лёнька Королёв», «Сентиментальный марш»9, «Вы слышите: грохочут сапоги…», «Не бродяги, не пропойцы…», «Голубой шарик»; 1958 г. ‒ «До свидания, мальчики», «Часовые любви»; 1959 г. ‒ «Мне надо на кого-нибудь молиться», «Бумажный солдатик», 1960 г. ‒ «По Смоленской дороге», «Горит пламя, не чадит…» и т. д.; 1967 г. ‒ «Грузинская песня». Конечно, я не всё назвал… Мне кажется, Окуджава внёс и в народное русское пение изящество, задумчивость, утончённость. ________________ 8 Впервые я услышал эти песни осенью 1958 года ‒ на огромном «МАГ-8», владельцем которого был муж моей двоюродной сестры. С той поры гитара и стала любимым инструментом. Прилично научился играть в армии, были даже мысли «всё отдать гитаре», но… пронесло. 9«Комиссары в пыльных шлемах» стараниями многих сделались издевательским клеймом, а ведь эта строка написана тоже в 1957 году.
*
Жизнь шла своим чередом: я хотел стать и стал учителем. Математика была избрана неспроста… Где-то в районе 16-летия я с ужасом почувствовал (и осознал!) зыбкость происходящего, безконечную смену оценок, пристрастий у людей вокруг. Надо искать что-то не подверженное каждодневным переворотам с ног на голову! Даже формулу себе нашёл: искать инварианты жизни. Поэтому математика «победила» во мне и словесность, и историю, которые тоже волновали меня, но не закрывали чувство, что заниматься ими так, как я хотел и мог, в те годы мне бы не дали. Восемь увольнений за 20 лет учительства, из которых семь ‒ по ст. 33б «За систематическое неподчинение административному руководству», дорисовали картину инвариантов. А я искал настоящее дело, которое утопило бы в себе все мои силы. И, конечно, без толег’антных асмоловых во главе. В 1990-м единственный раз сам написал заявление об уходе и знал, что больше в школу ни ногой. Начались мои «вольные хлеба»: поэзия, песня, музыка, история, философия, безденежье и т. д. Во время увольнений работал математиком-прикладником (АСУ Станкопрома), грузчиком, психологом, киномехаником, плотником10… Поэтому ни уныние, ни рваньё на себе волос на тему «несправедливости жизни» не посещали. За все годы ни слова упрёка или недовольства не произнесла жена Наташа. _________________________________ 10 Моя должность в 1979-м: «Научный консультант Коллегии Минпроса РСФСР по проблемам развития общеобразовательной школы (Школа будущего)». Не хухры-мухры, между прочим.
*
Мы же многие в юности хотели прожить ярко, чисто, не кланяться прохвостам, сделать что-то важное для страны, для людей… А где сил взять? Потом в стихах мелькнуло: Когда пою, тогда и расцветаю… ‒ Правда. Как ни болит душа, как ни сурова русская жизнь, а сейчас затянешь (невольно!) «Ой, да ты калинушка…» и чувствуешь ‒ прибывают силы, хочется пожить…
*
Не надо «отдавать всю жизнь» стихам, или музыке, или песне! (Иначе с ума сойдёшь ещё в ранние годы; примеров не счесть.) Такое творчество ‒ необходимая часть, но только часть более широкого творчества жизни. (Это я себе давно уяснил.) Даже сверхгениальный музыкант России Сергей Рахманинов считал для себя необходимым (!) «копаться в земле», лелеял свою Ивановку: «В каждом русском есть тяга к земле, больше, чем у какой-либо другой нации». После эмиграции устроил новую «Ивановку» где-то в Швейцарии.11 «Уехав из России, я потерял желание сочинять, ‒ напишет он. ‒ Воздух здесь другой, что ли…» ___________________ 11 Виллу назвали СеНаР: Сергей, Наталья Рахманиновы.
*
Нельзя отдавать дорогое ‒ стихи, музыку ‒ во власть денег и прощелыг, которые обязательно жужжат, как мухи над навозной кучей, там, где «таньга». (Это ‒ тоже себе. Другие ‒ как хотят).
*
Интересная деталь: как изощряются русоненавистники ткнуть, пнуть, щипнуть нас ‒ и безперспективные мы, и отсталые, и рабские и… всех чертей на наши головы. А как кто из них («заметных») отойдёт в мир иной, тут же во все свои колокольца: «Великий русский поэт…». Умора.
*
Постепенно, с радостью я открывал для себя тайну и обаяние русско-го жизненного многоборья: и швец, и жнец, и на дуде игрец. Именно это дало мне возможность жить именно мою жизнь: сохранить пристрастия, вырастить семью, не измызгаться в судорогах служебного притворства, не запачкаться в антисоветизме, сделать, надеюсь, что-то серьёзное в песне и стихах. В старину сказали бы ‒ сохранить душу. Я и сейчас так скажу.
*
Помню, как загорился, впервые прочитав «сказку» В. Шукшина «До третьих петухов», ‒ как Иван-дурак пошёл к Мудрецу получить справку, что он не дурак. Это ж Василий Макарыч о себе!.. Сюда подплелась (для меня) и судьба Н. Рубцова. А однажды как ударило: что за справкой ни к кому не пошёл… Так дураком и живу, слава Тебе, Господи.
*
Конечно ‒ Лермонтов, Фет, Случевский… Но и кроме них есть в народе герои, хранители жизни: народный художник Иван Егорович Селиванов или Ефим Васильевич Честняков… Да хоть арсеньевский Дерсу Узала. Неисчерпаем народный лиризм.
*
Со студией связаны последние 26 лет жизни. В неё пришёл и повзрослевший сын и создал трио (с Машей Копыловой и Андреем Земсковым), памятуя о звуке трио «Надежда», в котором он вырос… В неё пришли некоторые бывшие мои ученики и новые люди. Все переплелись, семьи образовались; у студии растут дети (и много). Нас расслышали и признали Л. Аннинский, Ген. Иванов, В. Кожемяко, В. Кожинов, В. Леонович, Ст. Лесневский, В. Соколов, М. Хуциев… и многие тысячи слушателей Москвы и др. городов. При том, что не было и нет постоянного помещения; неоднократные попытки покровительства ‒ и идейного, и денежного ‒ почему-то никому не удались… Студийная складчина (пусть и очень скромная) обеспечивает нашу независимость.
*
На одном из студийных песенных вечеров некий гражданин поблагодарил нас (без позы, искренне) за то, что мы спасаем русскую песню. Спасибо, но… это русская песня спасает нас. Она пробуждает и питает нашу внутреннюю жизнь, глубинную память. Почему мы, русские, поём? ‒ Жить хотим! В нас существует инстинкт пения12. Состояние пения ‒ особый гиперорганический настрой тела, при котором поющий исторгает из себя силы, о которых не подозревал! Самые заветные энергии жизни. Физические вибрации тела, формирующие внешний звук, при полном (самозабвенном) погружении в них порождают, похоже, и вибрации подсознательной сферы человека, т. е. воздействию пения поддаётся и душа… Человек действительно становится «другим» ‒ для окружающих ‒ а по сути, даёт проявиться глубинному, потаённому себе! Для таких состояний нужны и песни особые, порождающие радугу русской песенности. ___________________________ 12Вполне вероятно, он входит в структуру русского инстинкта самосохранения.
*
Неторопливо созревала эта книга ‒ вторая книга моих песен, причём созревала она в ожиданиях моих знакомых, студийцев, родных. Пусть этих людей не много, но они позволяют мне думать, что я не напрашиваюсь на внимание, не «внедряю» свои песни (и стихи) силком. Мне почему-то это важно. Первая книга расходилась еле-еле. Понимаю и принимаю это как следствие моего поведения, моих взглядов на жизнь, моих природных свойств. Как сказала одна мужчина (из производителей эстрадных «песен»): «Пока мы (с соавтором) не продавали одну песню (песню? ‒ А. В.-М.), за следующую не садились…». Это цинизм? Нет, это такая одарённость. Вернусь к рождающейся книге. Открывает её, конечно, Лермонтов. Шесть разделов мелодий (и стихотворных обработок) к творениям 38 пишущих. Седьмой ‒ последний ‒ песни на мои стихи. Он самый многочисленный не потому, что аз грешный ставит свои стихи «выше» прочих, а ‒ обратите внимание на хронологию их рождений ‒ это частичный дневник. Почему-то стало интересно «пробежаться» сознательно по истории моего песенства ‒ от первых (уцелевших не только для меня) и не больно умелых строф до времени, когда во мне выработался достаточно серьёзный музыкант и стихотворец.
*
«Что было? что есть? что будет? чем сердце успокоится?» Был, есть и будет непостижимый, непобедимый великий наш русский народ, сейчас переживающий предчувствие новой Победы ‒ над «ленинцами» 1991 года. И если мои стихи, песни хоть малой каплей служат этой Победе, может быть, я не зря живу.