13 июля 2024 года — 135 лет со дня рождения Сергея Антоновича КЛЫЧКОВА (13 июля 1889 — 8 октября 1937)
Мать родила его в малиннике Чертухинского леса, недалеко от деревни Дубровки (Тверская губерния). Отец — крестьянин из староверов. С. Клычков окончил сельскую школу в Талдоме (где уже начал писать стихи) и реальное училище в Москве. В 1905 году участвовал в боях на Арбате. С 1907 года начал публиковать стихи. (Некоторое время пробыл студентом Московского университета.) В 1910 году — первый сборник стихов «Песни», в 1913-м — «Потаённый сад». С объявлением войны окончил школу артиллерийских прапорщиков (среди преподавателей был А. Куприн) и воевал на передовой. После революции служит в канцелярии Московского Пролеткульта, вместе с Есениным организует книгоиздательство для новокрестьянских поэтов. В середине 20-х задумывает прозаическое девятикнижие «Живот и Смерть», из которого успел написать только три романа: «Сахарный немец», «Чертухинский балакирь» и «Князь мира». Дальнейшая история похожа на алгоритм: доносы (в его случае — Роза Бегак), разоблачительные статьи (О. Бескин)... Последняя книга стихов при жизни — «В гостях у журавлей» (1930 г.). В 1937 году арестован за принадлежность к несуществовавшей «антисоветской Трудовой крестьянской партии»... Расстрелян. Дата смерти (условно) — 8 октября 1937 года. В 1956 году Сергей Антонович Клычков реабилитирован. Первое посмертное издание стихов состоялось лишь в 1985 году. В родительском доме С. Клычкова — Дом-музей (1992), а весной 2001 года открыт памятник поэту в г. Талдоме (скульпторы Д. Стритович и М. Соломатин при участии С. Серёжина).
* * *
Как не петь и не молиться, Если всё поёт вокруг: Лес и луг, ручьи и птицы — Если облак светлолицый Улыбается, как друг!..
Друг прекрасный, облик милый, Вестник радости земной!.. В жизни бедной и унылой Всюду образ белокрылый Тихо веет предо мной!..
Пусть тебя я и не встретил И не встречу на земле — Сердцем радостен и светел, Я пою, как ранний петел, В одиночестве и мгле…
В мгле холодной, как могила, Изнемог бы я от слёз! — Но да льется голос милый Моей родины унылой В шуме ласковом берёз…
Не грустить и не молиться И не петь я не могу, Я на дне души-слезницы Тихий свет её зеницы, Словно тайну, берегу!
<1914, 1929>
* * *
Золотятся ковровые нивы, И чернеют на пашне комли… Отчего же задумались ивы, Словно жаль им родимой земли?..
Как и встарь, месяц облаки водит, Словно древнюю рать богатырь, И за годами годы проходят, Пропадая в безвестную ширь.
Та же Русь без конца и без края, И над нею дымок голубой — Что ж и я не пою, а рыдаю Над людьми, над собой, над судьбой?
И мне мнится: в предутрии пламя Пред бедою затеплила даль, И сгустила туман над полями Небывалая в мире печаль…
<1914, 1918>
* * *
Опять, опять родная деревенька, Коса и плуг, скрипун-отец и мать; Не знаешь сам, пройдёт в работе день как, И рано лень как поутру вставать. Гляжу в окно за дымчатые прясла* И глаз от полусонья не протру; Река дымит, и розовое масло Поверх воды лоснится поутру.
Уж младший брат в сарае сани чинит, За летний зной обсохли переда, И, словно пена в мельничной плотине, Над ним журчит отцова борода: «Немного седнясь только хлеба снимем, А надо бы тебя — пора! — женить». И смотрит вдаль: за садом в синем-синем С гусиным криком оборвалась нить.
В уме считает, сколько ржи и жита, И загибает пальцы у руки, А яблони из рукавов расшитых За изгородку кажут кулаки. «Дорога, видно, на зиму захрясла, Как раз Покров-то встретим на снегу». Гляжу в окно — за дымчатые прясла И долго оторваться не могу.
<1922> _________________ * Приспособление из продольных жердей на столбах для сушки снопов; изгородь.
* * *
Как тих прозрачный вечер... Как никнет синева! Что за слова лепечет Поблёкшая листва? И звёзды, словно свечи, Горят, горят, горят! Среди безкрайной сечи Берёзы встали в ряд... И месяц им на плечи Свой облик уронил... И ты теперь далече, И я не сохранил Ни память нежной встречи, Ни нежные слова... Как тих прозрачный вечер... Как никнет синева!
<1929>
* * *
Не мечтай о светлом чуде: Воскресения не будет! Ночь пришла, погаснул свет... Мир исчезнул... мира нет...
Только в поле из-за леса За белёсой серой мглой То ли люди, то ли бесы На земле и над землёй...
Разве ты не слышишь воя: Слава Богу, что нас двое! В этот тёмный страшный час, Слава Богу: двое нас!
Слава Богу, слава Богу, Двое, двое нас с тобой: Я — с дубиной у порога, Ты — с лампадой голубой!
Зима 1930–1931
* * *
У оконницы моей Свищет старый соловей. На поляне у ворот Собирается народ.
Говорят, что поутру Завтра рано я умру, — Месяц выкует из звезд Надо мной высокий крест.
Оттого-то вдоль полян Плыл серебряный туман И звонили добела На селе колокола.
<1910>
* * *
Я не тебя любил... Ты только странный случай... А случай мог бы быть совсем иной... Но правда то, что случай этот неминучий Среди минучести случайности земной!
Когда-то, лет шести-пяти, играя в салки Со сверстниками на крутом бугру, Я мельком увидал в речных глазах русалки Улыбки полнолунную игру!
Она в меня глядела нежно, полулёжа На ветках обомлелого куста... И может, на неё немного ты похожа... Но губы у тебя, а не... уста...
Коса у ней была пышней и тоньше пряжи, Распущенная, будто напоказ! Я мало разглядел... Я испугался даже Сиянья влажного ресниц и глаз!
С тех пор я, может, и тебя люблю слегка ведь, Твою тростинкой согнутую бровь... Но самому в любви мне не пришлось слукавить, А без лукавства в сердце что же за любовь?!
<1929>
* * *
Как свеча, горит холодный На немом сугробе луч. Не страшись судьбы безродной: Ни тревогою безплодной, Ни тоской себя не мучь!
Слёзы, горечь и страданье Смерть возьмёт привычной данью — Вечно лишь души сиянье, Заглянувшей в мрак и тьму!