12 июля 2025 года — день памяти (40 лет) Григория Самойловича КУРЕНЁВА (1 февраля 1921 — 12 июля 1985)

           Родился в Никополе (Днепропетровская область). После школы работал на военном заводе сменным мастером.
           Воевал на передовой, пройдя подготовку в школе снайперов; командовал взводом разведки, потом отрядом спецназначения 4-й Ударной армии Калининского фронта. Был ранен. Удостоен многих боевых наград. Стихи начал писать на фронте. В своё время была знаменита его «Баллада о военных писарях».
           В 1950 году окончил Литературный институт. Зарабатывал на жизнь журналистской работой, стихи печатал скупо (выпустил, кажется, 4-5 книг); в 70-х руководил народными литературными студиями.
           Умер Григорий Самойлович Куренёв в Москве, не застав гибели страны, за которую сражался…


* * *

В том грохоте любовь теряла голос.
И только мёртвым снилась тишина.
Женатый лгал, когда писал, что холост,
Я лгал анкетам и писал — женат.
А ты мне ничего не обещала...
Я помню ночь декабрьскую, когда
С простуженного Рижского вокзала
На север уносились поезда.
Ты и тогда держалась очень сухо,
И, наблюдая за тобой и мной,
Чужая сердобольная старуха
Качала сокрушённо головой.


* * *
           А. Твардовскому

Одетые вполне по-городскому,
поблёскивая стёртыми коронками,
цыганки составляли гороскопы,
что шли вразрез с любыми похоронками.

Мозолистые — бабьи! — брали рученьки
и нараспев притихшим бабам вкручивали,
что на ладонях заскорузлых лучики
сулят солдаткам горьким только лучшее.

— Ты не верь, драгоценная, штабу, —
утешала цыганка бабу...

Золотили ручку цыганке
самосадом на две цигарки.

Ждали бабы потом годами,
и сбывалось потом гаданье...

Приходил королём крестовым
похороненный под Ростовом,
возвращался нежданно-негаданно,
как и было о нём нагадано.

Вот тогда за чаркой с цигаркой
вспоминали добром цыганку...

А сама цыганка на рома*
не дождалась штабной похоронной.

Потому что известно штабу:
что на ветер писать — что на табор.
_______________
* Р о м — цыган.


* * *

Я, может, что-нибудь не так сказал
И надоел тебе своей любовью.
Меня простите, синие глаза
Под стрельчатой нахмуренною бровью.

Весна идет шажищами недель,
Цветами радуги искрится в лужах.
Стихи шептал не я.
                 Шептал — апрель.
Я их у ветра пьяного подслушал.


* * *

Я совсем ещё маленький,
и благой, и нагой.
На соседней завалинке
дед с кленовой ногой.

Дед в единственном валенке,
с бородой, как совок.
Он сидит на завалинке,
словно Бог Саваоф.

Два солдатских Егория
у него на груди.
Мои радости-горести
все, как есть, впереди.

С инвалидом-аникою
чинно рядом сажусь
и, как честью великою,
этой дружбой горжусь.

Дед кисет свой развязывает
и чихает до слёз.
Он такое рассказывает,
что по коже мороз.

Два солдатских Егория
на костлявой груди.
Мои радости-горести,
жребий мой — впереди.

Ещё десятилетия
мне ходить муравой,
чтоб вернуться в отметинах
со Второй мировой.