Получил филологическое образование в Белградском университете, вёл активную литературную деятельность, постоянно публикуя в казачьих (в основном) изданиях стихи, поэмы, рассказы, фельетоны.
В 1928 году избран атаманом Белградской общеказачьей студенческой станицы, а в 1933 году при его активном участии учреждается в Белграде Казачий университет.
После 1945-го с отцом и дочерью поселяется прочно в Мюнхене, где продолжает общественную и литературную работу, посвящённую казачеству. Печатается едва ли не во всех европейских изданиях казачьего зарубежья.
Последний прижизненный сборник стихотворений «Отава» вышел в 1981 году. Долгие годы П. С. Поляков работал над четырёхтомным романом «Смерть Тихого Дона»... Печатать его начал наш журнал «Дон» в 90-е годы ушедшего века**.
...А Мюнхен оказался последним пристанищем этого казачьего певца.
____________________________________
* Сергей Алексеевич Поляков (1877—1958), полковник русской армии, инвалид первой германской войны.
** Изданием произведений донской казачьей эмиграции ныне занимается К. Н. Хохульников (Ростов-на-Дону); им составлены, например, хрестоматия «Родине покинутой молюсь...» (1994 г.) и сборник стихов П. С. Полякова «Господь казаков воскресит!» (2001 г.). Низкий ему поклон.
* * *
Из нашей распятой казачьей земли
Мы песни с собою свои унесли.
И пели мы их, задыхаясь от слёз,
И ветер чужой их безследно унёс.
А певшие песни, один за другим,
Давно разлеглись по погостам чужим.
И, скованы, стонут казачьи края.
О, Господи Боже! Где ж правда Твоя?
ЧЬИ ВЫ?!
— Чьи вы?!.. Чьи вы?!
— крикнет чибис
В степи, солнцем опалённой,
И замрёт над ширью Дона
Крик тоскливо-изумлённый...
Чьи вы?.. — спросят нас левады...
Чьи?... — услышим по долинам...
Чьи?... — вздохнёт шумливый ветер,
Разбегаясь по теклинам.
И от слёз не видя солнца,
От тоски — вздохнуть не в силах,
Я пойду искать ответа на кладбище... На могилах...
Но тропинок не осталось
Ни к одной родной могиле...
Что скажу я? Что отвечу?
Чьи мы стали...
Чьи мы были...
Стёрлись надписи и даты,
Бурьяном кресты покрыты...
Укажу рукой дрожащей:
— Деды... наши... здесь... зарыты...
И метнётся в небо чибис,
Станут мёртвы волны Дона,
Упадут у ветра крылья,
Задрожит земля от стона.
И в безмолвье наступившем
Ночь придёт в молчанье грозном,
И услышу: Воротились?
Поздно!.. Поздно!..
...Слишком поздно!
КАЗАЧЬЯ ЛЕГЕНДА
Давно, страсть давно, ах, и в те времена
Морила, губила, сжигала война.
Несчётные вражьи сходились полки
И шли безудержно до Дону-реки.
Казачья им сила навстречу пошла
И в схватке неравной в степи полегла.
А враг, нагружённый добром не своим,
Шляхами небитыми тронулся в Крым.
И вышла Наталья, казачая мать,
Ах, сына Степана по полю искать.
В соседней станице, сожжённой дотла,
Мать мёртвого сына под вязом нашла.
А рядом, сражённый казачьим копьём,
Татарин израненный, с мёртвым конём,
Метался в предсмертной борьбе на траве,
И кровь, ох, на бритой его голове.
Он шепчет чегой-то — су-бер аль су-бар.
Напиться так просят у них, у татар.
И кинулась мать, чтобы сына обмыть,
Татарина хочет она напоить,
Могилку бы вырыть — да руки дрожат,
И катятся горькие слёзы, как град.
И бредит татарин. И солнышко жжёт,
А ворон-могильщик и кружит, и ждёт.
И кинулась снова казачая мать,
Татарина хочет она приподнять,
Он в латы закован, подбитый орёл,
И ей не под силу. Тяжёл, ох, тяжёл!
Татарскою саблею, слабой рукой
Мать роет могилку, а слёзы — рекой.
Но дело своё до конца довела:
И сына зарыла, и «Отче» прочла.
И снова к татарину — «Боже ж ты мой,
Никак не поднять — агромадный такой!
Поди, у него-то маманя его
Всё ждёт не дождётся сынка своего.
Хоть нет его, Стёпушки, Господи, нет,
Нехай очунеется этот Ахмет!
Ох, нету в живых моего казака,
Нехай хучь татарка дождётся сынка!»
И хочет татарина вновь приподнять...
И всё это видела Божия Мать.
И кинулась к Богу-Отцу в небесах,
Просила Его со слезами в глазах
И сбилась... И начала горько рыдать.
И хочет Наталью Ему показать,
Что, сына зарывши в землице сырой,
Татарина поит водой ключевой.
И видит: Господнею волей святой,
Поднялся Степан из земли из сырой,
Подходит к сражённому в битве врагу
И матери шепчет: «Постой, помогу».
И, с матерью вместе Ахмета подняв,
Кладет на ковёр из лазоревых трав.
Не знает Наталья, казачая мать,
Смеяться ли ей иль от счастья рыдать.
Господь безконечных неведомых сил
Степана ей, сына её, воскресил!
Татарин спокойно лежит на траве,
Нет крови на бритой его голове.
Уснул он, спокойно Ахметка уснул,
Вернётся он снова в родимый аул,
Расскажет: в далёкой стране казаков
Сражённых на землю не мучат врагов.
Дадут и поесть, и напиться дадут,
У них, казаков-то, лежащих не бьют!
А если кто думал — народ их убит, —
Напрасно! Господь казаков воскресит,
И в мирном труде, не в кровавом бою,
Державу Казачью построят свою.
* * *
Бойтесь...
Когда молодые
Крылья устанут в полёте,
Разве о сини небесной
Сами вы песню споёте?
Бойтесь... Когда молодые
Очи слеза затуманит,
Кто вам расскажет, что дали
Силой волшебною манят?
Бойтесь... Когда молодое
Сердце сожмётся от боли,
Кто же тогда перескажет
Сказку о пламенной воле?
Бойтесь... Коль голос зовущий
В страшной тоске оборвётся,
Чьим переливчатым песням
Ваша душа отзовётся?
. . . . . . . . . . . . .
Крылья, что к тучам взметнулись,
Песни безсмертные спели...
Бойтесь, коль данное Богом
Вы сохранить не сумели.
* * *
Господь послал мне в дар любовь,
И вот — всю жизнь мою
Я славлю наш родимый Дон,
О степи я пою.
Я много видел и узнал,
Сметая пыль дорог,
Но нет, не понял я Тебя,
Творец, Создатель, Бог!
Ты знаешь сам, Творец миров,
Как с каждым веком вновь
Деды, отцы и сыновья
За правду лили кровь!
Я схоронил, что умерло,
Что живо, сам убью...
Лишь не смогу я задушить
К степям любовь мою.
И пусть лампадным огоньком
В хаосе Божьих дел
Угаснет жизнь...
Я Дон любил...
И только Дону пел.
МОЯ ЭПИТАФИЯ
В дыму, в огне, сойдя с реки,
Я пил и пел. Писал стихи.
Средь городов чужих и сёл
Искал я клад. И — не нашёл.
Всё растеряв, одно не дам:
Любовь мою к моим степям.
И веру в то, что вечен свет,
Что Бог — лирический поэт.