Родился в деревне Балахоновке (Самарская губерния) в многодетной крестьянской семье. (Отец погиб в 1942 г.)
С 1942 года воевал на Воронежском, 2-м Украинском фронтах. Был в плену.
Первые стихи печатал во фронтовой газете.
Выпускник Кишинёвского государственного университета (1951 г.) и Высших литературных курсов (1975 г.) Виктор Иванович Кочетков стал автором десятков книг стихов, переводов (с молдавского, чувашского, якутского).
Кроме этого, составил и опубликовал книги: «Византизм и славян-ство К. Леонтьева»; «Фёдор Тютчев. Избранная лирика. Статьи. Письма»; «Алексей Кольцов. Стихотворения»; «Фронтовая лирика. Стихи и песни» и др.
В. И. Кочетков награждён орденом Отечественной войны II степени, медалями.
Жил в Москве.
* * *
Опять душа затосковала
по безымянной той реке,
по полумраку сеновала
в нижегородском хуторке.
По той, окутавшей округу,
почти библейской тишине,
когда и недругу и другу
ты мог довериться вполне.
Когда с зарей заря граничит
в коротких сумерках ночей,
и даже выпь не перекличет
неугомонных дергачей.
И лес стоит в молчанье строгом,
и влажно светится жнитво.
И меж душой твоей и Богом —
из посторонних — никого.
* * *
Дождик был назойлив и обилен.
Он затих в двенадцатом часу.
Как больной ребёнок, плачет филин
в присмиревшем керженском лесу.
Дуб стоит, как будто витязь древний,
впереди густого сосняка,
и плывут над спящею деревней
редкие, седые облака.
Дверь устало скрипнула. Старуха
выбрела на шаткое крыльцо,
замерцало призрачно и сухо
лунной пылью тёмное лицо.
В сумерках холодных и безгромных
слушает окрестные леса.
А в глазах — распахнутых, огромных —
всё цветут ночные небеса.
Всё играют давешние грозы,
всё не стихнет лиственная дрожь,
и сверкают звёзды или слёзы —
в темноте не сразу разберёшь.
* * *
Был август бойким, суматошным, пылким,
но он давно слетел с календаря.
Неторопливым стуком молотилки
устало бьётся сердце сентября.
В долинах гаснет медленное эхо.
Сады и рощи впали в забытье.
И падает тяжёлый лист ореха,
похожий на сарматское копьё.
Слетаются на сходки к суходолам
отлётных птиц крикливые гурты,
и погреба, раскрыв пошире рты,
с утра глотают бочки с разносолом.
Твердеет пашни выцветшая корка,
и пахнет степь привядшим чабрецом,
и не спеша спускается с пригорка
осенний день с обветренным лицом.
* * *
Непрощающей юность была.
Только старость охотно прощает.
Всё война у меня отняла.
Всё война мне назад возвращает.
Возвращает и холод, и зной,
мир окопный, знакомый до дрожи.
И друзья молодые со мной,
и враги не состарились тоже.
Память, память, не очень гони,
дай мне вдуматься в старые думки.
Фронтовые далёкие дни —
как обоймы патронов в подсумке.
И опять я на тихом Дону —
ой долга оборонная ночка!
Предрассветную рвёт тишину
пулемёта короткая строчка.
И к тяжёлому брустверу льнут
полевые озябшие маки.
И не десять, а восемь минут
остаётся всего до атаки.
С 1942 года воевал на Воронежском, 2-м Украинском фронтах. Был в плену.
Первые стихи печатал во фронтовой газете.
Выпускник Кишинёвского государственного университета (1951 г.) и Высших литературных курсов (1975 г.) Виктор Иванович Кочетков стал автором десятков книг стихов, переводов (с молдавского, чувашского, якутского).
Кроме этого, составил и опубликовал книги: «Византизм и славян-ство К. Леонтьева»; «Фёдор Тютчев. Избранная лирика. Статьи. Письма»; «Алексей Кольцов. Стихотворения»; «Фронтовая лирика. Стихи и песни» и др.
В. И. Кочетков награждён орденом Отечественной войны II степени, медалями.
Жил в Москве.
* * *
Опять душа затосковала
по безымянной той реке,
по полумраку сеновала
в нижегородском хуторке.
По той, окутавшей округу,
почти библейской тишине,
когда и недругу и другу
ты мог довериться вполне.
Когда с зарей заря граничит
в коротких сумерках ночей,
и даже выпь не перекличет
неугомонных дергачей.
И лес стоит в молчанье строгом,
и влажно светится жнитво.
И меж душой твоей и Богом —
из посторонних — никого.
* * *
Дождик был назойлив и обилен.
Он затих в двенадцатом часу.
Как больной ребёнок, плачет филин
в присмиревшем керженском лесу.
Дуб стоит, как будто витязь древний,
впереди густого сосняка,
и плывут над спящею деревней
редкие, седые облака.
Дверь устало скрипнула. Старуха
выбрела на шаткое крыльцо,
замерцало призрачно и сухо
лунной пылью тёмное лицо.
В сумерках холодных и безгромных
слушает окрестные леса.
А в глазах — распахнутых, огромных —
всё цветут ночные небеса.
Всё играют давешние грозы,
всё не стихнет лиственная дрожь,
и сверкают звёзды или слёзы —
в темноте не сразу разберёшь.
* * *
Был август бойким, суматошным, пылким,
но он давно слетел с календаря.
Неторопливым стуком молотилки
устало бьётся сердце сентября.
В долинах гаснет медленное эхо.
Сады и рощи впали в забытье.
И падает тяжёлый лист ореха,
похожий на сарматское копьё.
Слетаются на сходки к суходолам
отлётных птиц крикливые гурты,
и погреба, раскрыв пошире рты,
с утра глотают бочки с разносолом.
Твердеет пашни выцветшая корка,
и пахнет степь привядшим чабрецом,
и не спеша спускается с пригорка
осенний день с обветренным лицом.
* * *
Непрощающей юность была.
Только старость охотно прощает.
Всё война у меня отняла.
Всё война мне назад возвращает.
Возвращает и холод, и зной,
мир окопный, знакомый до дрожи.
И друзья молодые со мной,
и враги не состарились тоже.
Память, память, не очень гони,
дай мне вдуматься в старые думки.
Фронтовые далёкие дни —
как обоймы патронов в подсумке.
И опять я на тихом Дону —
ой долга оборонная ночка!
Предрассветную рвёт тишину
пулемёта короткая строчка.
И к тяжёлому брустверу льнут
полевые озябшие маки.
И не десять, а восемь минут
остаётся всего до атаки.