Семён Вульфович Ботвинник родился в Петрограде в интеллигентской семье. В 1940 году стал курсантом Военно-морской медицинской академии. В 1941-м в составе бригады морской пехоты защищал Ленинград, в 1943-м служил стажёром на Северном флоте. В 1945-м окончил академию, определён на Балтийский флот. В 1949 году становится кандидатом медицинских наук, а годом раньше вышел стихотворный сборник С. Ботвинника «Начало». С тех пор выпущено более десяти книг стихотворений. В 2000 году опубликовал своё переложение «Слова о полку Игореве».
Кавалер ордена «Знак почёта». Жил в Ленинграде (Санкт-Петербурге).
* * *
Тогда, в апреле сорок первого,
весна крутой взяла разбег.
Не видел город неба серого —
но в майский праздник выпал снег.
Не расходились люди с Невского,
был так внезапен туч приход...
Повсюду пели Дунаевского.
Враги стояли у ворот.
* * *
Немого — ничего на свете нет.
Шурша, ползёт сиреневый рассвет,
гудят леса, не ведая покоя,
всю ночь бубнит ворчливая вода,
свистят снаряды, стонут провода
и мёртвые кричат на поле боя.
* * *
Где село стояло — стынут трубы,
выгорело, вымерзло жильё...
Снег бугрист — метель заносит трупы,
тянется от леса вороньё.
Только ветер бродит, завывая,
только кровь,
да пламя,
да зола...
Вот она, Вторая мировая, —
в глухомань какую забрела...
* * *
Перечти письмо — и разорви...
Видно, не везёт тебе в любви.
А друзья — у тех свои несчастья,
только путь у всех у нас один —
зябкое осеннее ненастье,
долгая дорога на Берлин.
Выгорели, выцвели шинели,
тонкие берёзы почернели,
в поле колья ржавые торчат...
Гулкое, холодное безлюдье...
Вязнут в липкой слякоти орудья,
все их тянут, тянут — и молчат.
Все молчат — и медленно назад
уплывают русские туманы,
белые озёра поутру...
Ночью видно: пламенем объят
вражий край, проклятый и желанный, —
мы спешим в Берлин — и наши раны
легче заживают на ветру...
* * *
Берлин горит. Подтаявшая тьма
Всё выше подымается и выше...
Огонь вошёл в угрюмые дома,
И с тяжким гулом оседают крыши,
И наземь балки падают, звеня,
И жаркий пепел сыплется за ворот...
Я много видел пепла и огня;
Я видел свой, войну познавший, город
И пламя, полыхающее в нём...
Берлин горит совсем другим огнём.
* * *
Я с поезда сошёл. Кончался май,
стояла тишина на полустанке...
Вот здесь он проходил — передний край,
свистел металл и полыхали танки...
Знакомою тропой вошёл я в лес,
вдыхая крепкий запах тополиный...
Желтеющих безтрепетных небес
касались сосен тонкие вершины.
Был полон воздух птичьих голосов.
Вот поросла кустарником воронка,
осыпался и затерялся ров,
ель на ветру поскрипывала тонко.
Среди траншей — затерянных, сырых —
уже теснились сосенки толпою...
Лес позабыл товарищей моих,
в хмелю зелёном
жил он лишь собою...
В стволах осколки залила смола,
самозабвенно пела глушь лесная...
О, если бы душа моя жила,
о горечи былой не вспоминая!
И я твердил себе: на лес взгляни,
на ширь небес, на ясность небосвода —
пусть будет хоть на миг тебе сродни
несчастья пережившая природа.
* * *
Как не любить этот ветер, щемящий*
душу, летящий с ордой облаков,
гул его слушаю чаще и чаще —
голос мгновений и голос веков...
Как не любить эти листья — пожары
старых бульваров, кленовый огонь,
эти последние грустные пары,
добрые пары — в ладони ладонь...
Как не любить этот каменный гнутый
мост, и ограду, и зори вдали —
свет, угасающий с каждой минутой,
тихо меняющий облик земли...
Как не любить эти волны, повторы
вечных мелодий: вода и гранит;
как не любить этот город, который —
тронутый ветром — как песня звенит.
Как не любить, если сердце сжималось
тысячу раз — и о том не забыть,
если осталась какая-то малость —
как не любить...
__________________
*На стихи написана музыка А. Васиным-Макаровым.
Кавалер ордена «Знак почёта». Жил в Ленинграде (Санкт-Петербурге).
* * *
Тогда, в апреле сорок первого,
весна крутой взяла разбег.
Не видел город неба серого —
но в майский праздник выпал снег.
Не расходились люди с Невского,
был так внезапен туч приход...
Повсюду пели Дунаевского.
Враги стояли у ворот.
* * *
Немого — ничего на свете нет.
Шурша, ползёт сиреневый рассвет,
гудят леса, не ведая покоя,
всю ночь бубнит ворчливая вода,
свистят снаряды, стонут провода
и мёртвые кричат на поле боя.
* * *
Где село стояло — стынут трубы,
выгорело, вымерзло жильё...
Снег бугрист — метель заносит трупы,
тянется от леса вороньё.
Только ветер бродит, завывая,
только кровь,
да пламя,
да зола...
Вот она, Вторая мировая, —
в глухомань какую забрела...
* * *
Перечти письмо — и разорви...
Видно, не везёт тебе в любви.
А друзья — у тех свои несчастья,
только путь у всех у нас один —
зябкое осеннее ненастье,
долгая дорога на Берлин.
Выгорели, выцвели шинели,
тонкие берёзы почернели,
в поле колья ржавые торчат...
Гулкое, холодное безлюдье...
Вязнут в липкой слякоти орудья,
все их тянут, тянут — и молчат.
Все молчат — и медленно назад
уплывают русские туманы,
белые озёра поутру...
Ночью видно: пламенем объят
вражий край, проклятый и желанный, —
мы спешим в Берлин — и наши раны
легче заживают на ветру...
* * *
Берлин горит. Подтаявшая тьма
Всё выше подымается и выше...
Огонь вошёл в угрюмые дома,
И с тяжким гулом оседают крыши,
И наземь балки падают, звеня,
И жаркий пепел сыплется за ворот...
Я много видел пепла и огня;
Я видел свой, войну познавший, город
И пламя, полыхающее в нём...
Берлин горит совсем другим огнём.
* * *
Я с поезда сошёл. Кончался май,
стояла тишина на полустанке...
Вот здесь он проходил — передний край,
свистел металл и полыхали танки...
Знакомою тропой вошёл я в лес,
вдыхая крепкий запах тополиный...
Желтеющих безтрепетных небес
касались сосен тонкие вершины.
Был полон воздух птичьих голосов.
Вот поросла кустарником воронка,
осыпался и затерялся ров,
ель на ветру поскрипывала тонко.
Среди траншей — затерянных, сырых —
уже теснились сосенки толпою...
Лес позабыл товарищей моих,
в хмелю зелёном
жил он лишь собою...
В стволах осколки залила смола,
самозабвенно пела глушь лесная...
О, если бы душа моя жила,
о горечи былой не вспоминая!
И я твердил себе: на лес взгляни,
на ширь небес, на ясность небосвода —
пусть будет хоть на миг тебе сродни
несчастья пережившая природа.
* * *
Как не любить этот ветер, щемящий*
душу, летящий с ордой облаков,
гул его слушаю чаще и чаще —
голос мгновений и голос веков...
Как не любить эти листья — пожары
старых бульваров, кленовый огонь,
эти последние грустные пары,
добрые пары — в ладони ладонь...
Как не любить этот каменный гнутый
мост, и ограду, и зори вдали —
свет, угасающий с каждой минутой,
тихо меняющий облик земли...
Как не любить эти волны, повторы
вечных мелодий: вода и гранит;
как не любить этот город, который —
тронутый ветром — как песня звенит.
Как не любить, если сердце сжималось
тысячу раз — и о том не забыть,
если осталась какая-то малость —
как не любить...
__________________
*На стихи написана музыка А. Васиным-Макаровым.
* * *
Дни пролетели и годы:
наши заботы, труды,
наши беседы, походы, —
вот мы и стали седы,
вот проступила сутулость, —
сколько воды утекло!
Как это долго тянулось,
как это быстро прошло...
* * *
Дорога в поле ржи, рассветная звезда,*
зелёная земля и небо голубое —
наверно, это то,
что было мне тогда,
в далёкие года, обещано судьбою...
В далёкие года — высокая беда,
кровавая звезда и дым над полем хлеба...
Но снилась нам в огне студёная вода
и виделось сквозь дым
синеющее небо.
От тех горячих лет сюда протянут след...
Осколки пронеслись, и просвистели пули.
Не многое сбылось.
Не всё свершилось, нет,
но небо и земля — они не обманули.
__________________
*На стихи написана музыка Ф. Романовым.
Дни пролетели и годы:
наши заботы, труды,
наши беседы, походы, —
вот мы и стали седы,
вот проступила сутулость, —
сколько воды утекло!
Как это долго тянулось,
как это быстро прошло...
* * *
Дорога в поле ржи, рассветная звезда,*
зелёная земля и небо голубое —
наверно, это то,
что было мне тогда,
в далёкие года, обещано судьбою...
В далёкие года — высокая беда,
кровавая звезда и дым над полем хлеба...
Но снилась нам в огне студёная вода
и виделось сквозь дым
синеющее небо.
От тех горячих лет сюда протянут след...
Осколки пронеслись, и просвистели пули.
Не многое сбылось.
Не всё свершилось, нет,
но небо и земля — они не обманули.
__________________
*На стихи написана музыка Ф. Романовым.