Сын сельского учителя словесности, погибшего в войну; родился в д. Петряево (Вологодская губерния), мать — колхозница. Окончил Вологодский педагогический институт, занялся журналистикой. Стихотворные пробы с детства; первая книга — «Признание друзьям» (1956). Окончил Высшие литературные курсы в Москве (семинар М. Луконина). Опубликовал свыше 20 сборников стихов. Одиннадцать лет был руководителем Вологодской писательской организации. В 1995 году выпустил итоговую книгу «Искры памяти» (мемуары, критика, публицистика), герои которой — Ф. Абрамов, Н. Рубцов, А. Яшин и др.
Награждён орденом «Знак Почёта» (1980), премией им. А. Яшина.
В Вологде встретил последние дни. Похоронен на кладбище села Георгиевского рядом с могилой матери.
Александру Александровичу Романову Н. М. Рубцов посвятил стихотворение «Замерзают мои георгины…»
* * *
Распахнул весеннее окошко
В лепет листьев, в тёплую струю.
Солнышко погладило ладошкой
Снеговую голову мою.
Ожил я от золотистой ласки,
Будто годы жизни превозмог,
И бегу опять в луга, в подпаски,
Будто вновь я звонкий паренёк.
Так легко мне! Жизнь ещё в начале!
Но внезапно обожгла тоска:
Люди паренька не замечают —
Видят лишь седого старика.
И напрасно мучиться обидой,
Что в сиянье молодого дня
Я бреду, как всеми позабытый,
Будто нет и не было меня.
* * *
Что красноводье поздняя брусника.
Я в ней корзину грузную топлю.
Грущу от улетающего клика
И сам брожу подобно журавлю.
И мне пора, хоть здесь озёра ягод,
Бордовых, прокалённых на росе.
Но всё равно их не собрать мне на год.
Пускай же остаются на рассев.
Мне хочется к тебе — в твои печали
И радости, как птицам — в синеву.
Любовью это называл вначале,
Теперь любовью трижды назову.
Быть может, поздно прояснилось сердце,
Но в нём одно желание добра.
Вот и бруснике, чтоб красно зардеться,
Необходима поздняя пора.
Зато теперь и сладость в ней, и сила,
И княжеский на мху зелёном вид.
И та роса, что руки мне студила,
Твоё лицо бруснично озарит.
Мы не пойдём при встрече за гостями,
А целый вечер просидим одни.
Ты будешь черпать ягоды горстями,
И потекут меж пальцами они.
И каждая-то ягода прошепчет,
И промелькнёт в глазах твоих игра,
И подтвердят раскутанные плечи,
Что лучше прежних поздняя пора.
КОМУ ЖЕ?..
Молодые леса над полями
Совершают медлительный труд.
В неподвижности, видимой нами,
В новый век незаметно бредут.
А поля всё печальней и уже,
И не рыщет в них тракторный плуг.
Озверела трава... И кому же
Разрывать этот горестный круг?..
* * *
Кругом вода сильна, нетороплива,
Заката краски сдержанно-пестры.
То тут, то там раскидистые ивы
Горят в лучах, как жёлтые костры.
За ними, как туманные полоски,
Стоят в воде ольховые кусты,
И моются застенчиво берёзки,
Хотя безукоризненно чисты.
И каждый ствол, и каждый голый кустик,
В себе уверен, ждёт поры такой,
Когда и он торжественно распустит,
Раскинет зонт зелёный над собой.
...И мы с тобой, товарищ, верим тоже,
Когда вокруг восторженно глядим,
Что лучший день у нас ещё не прожит,
Что всё-таки он где-то впереди.
Награждён орденом «Знак Почёта» (1980), премией им. А. Яшина.
В Вологде встретил последние дни. Похоронен на кладбище села Георгиевского рядом с могилой матери.
Александру Александровичу Романову Н. М. Рубцов посвятил стихотворение «Замерзают мои георгины…»
* * *
Распахнул весеннее окошко
В лепет листьев, в тёплую струю.
Солнышко погладило ладошкой
Снеговую голову мою.
Ожил я от золотистой ласки,
Будто годы жизни превозмог,
И бегу опять в луга, в подпаски,
Будто вновь я звонкий паренёк.
Так легко мне! Жизнь ещё в начале!
Но внезапно обожгла тоска:
Люди паренька не замечают —
Видят лишь седого старика.
И напрасно мучиться обидой,
Что в сиянье молодого дня
Я бреду, как всеми позабытый,
Будто нет и не было меня.
* * *
Что красноводье поздняя брусника.
Я в ней корзину грузную топлю.
Грущу от улетающего клика
И сам брожу подобно журавлю.
И мне пора, хоть здесь озёра ягод,
Бордовых, прокалённых на росе.
Но всё равно их не собрать мне на год.
Пускай же остаются на рассев.
Мне хочется к тебе — в твои печали
И радости, как птицам — в синеву.
Любовью это называл вначале,
Теперь любовью трижды назову.
Быть может, поздно прояснилось сердце,
Но в нём одно желание добра.
Вот и бруснике, чтоб красно зардеться,
Необходима поздняя пора.
Зато теперь и сладость в ней, и сила,
И княжеский на мху зелёном вид.
И та роса, что руки мне студила,
Твоё лицо бруснично озарит.
Мы не пойдём при встрече за гостями,
А целый вечер просидим одни.
Ты будешь черпать ягоды горстями,
И потекут меж пальцами они.
И каждая-то ягода прошепчет,
И промелькнёт в глазах твоих игра,
И подтвердят раскутанные плечи,
Что лучше прежних поздняя пора.
КОМУ ЖЕ?..
Молодые леса над полями
Совершают медлительный труд.
В неподвижности, видимой нами,
В новый век незаметно бредут.
А поля всё печальней и уже,
И не рыщет в них тракторный плуг.
Озверела трава... И кому же
Разрывать этот горестный круг?..
* * *
Кругом вода сильна, нетороплива,
Заката краски сдержанно-пестры.
То тут, то там раскидистые ивы
Горят в лучах, как жёлтые костры.
За ними, как туманные полоски,
Стоят в воде ольховые кусты,
И моются застенчиво берёзки,
Хотя безукоризненно чисты.
И каждый ствол, и каждый голый кустик,
В себе уверен, ждёт поры такой,
Когда и он торжественно распустит,
Раскинет зонт зелёный над собой.
...И мы с тобой, товарищ, верим тоже,
Когда вокруг восторженно глядим,
Что лучший день у нас ещё не прожит,
Что всё-таки он где-то впереди.