По одним сведениям, родился в Симбирской губернии (деревня Дуровка), по другим — во Владимирской (деревня Павликово).
С 1929 года семья жила в Иваново-Вознесенске.
В 1937 году стал студентом МГУ (исторический факультет), с 1939-го посещал семинары в Литинституте. Печатался мало.
В октябре 1941 года добровольцем уходит на фронт. Был политруком пулемётной роты, когда погиб под Смоленском в феврале следующего года.
Чемодан с рукописями Николая Петровича Майорова, оставленный у одного из друзей в начале войны, пропал.
В 1962 году вышла первая книга стихов «Мы»; в 2015 году в Иванове изданы «Избранные стихотворения» и установлен памятник.
АВГУСТ
Я полюбил весомые слова,
Просторный август, бабочку на раме
И сон в саду, где падает трава
К моим ногам неровными рядами.
Лежать в траве, желтеющей у вишен,
У низких яблонь, где-то у воды,
Смотреть в листву прозрачную
И слышать,
Как рядом глухо падают плоды.
Не потому ль, что тени не хватало,
Казалось мне, вселенная мала?
Движения замедленны и вялы,
Во рту иссохло. Губы как зола.
Куда девать сгорающее тело?
Ближайший омут светел и глубок.
Пока трава на солнце не сгорела,
Войти в него всем телом до предела
И ощутить подошвами песок!
И в первый раз почувствовать так близко
Прохладное спасительное дно.
Вот так, храня стремление одно,
Вползают в землю щупальцами корни,
Питая щедро алчные плоды, —
А жизнь идёт, — всё глубже и упорней
Стремление пробиться до воды,
До тех границ соседнего оврага,
Где в изобилье, с запахами вин,
Как древний сок, живительная влага
Ключами бьёт из почвенных глубин.
Полдневный зной под яблонями тает
На сизых листьях тёплой лебеды.
И слышу я, как мир произрастает
Из первозданной матери — воды.
1939
* * *
Заснуть. Застыть. И в этой стыни
смотреть сквозь сонные скачки
в твои холодные, пустые,
кошачьи серые зрачки.
В бреду, в наплыве идиотства,
глядя в привычный профиль твой,
искать желаемого сходства
с той. Позабытой. Озорной.
И знать, что мы с тобою врозь
прошли полжизни тьмой и светом
сквозь сон ночей, весны — и сквозь
неодолимый запах лета.
И всё ж любить тебя, как любят
глухие приступы тоски, —
как потерявший чувство красок
любил безумный, страшный Врубель
свои нелепые мазки.
1938
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Неужто мы разучимся любить,
И в праздники, раскинувши диваны,
Начнём встречать гостей и церемонно пить
Холодные кавказские нарзаны.
Отяжелеем. Станет слух наш слаб.
Мычать мы будем вяло и по-бычьи.
И будем принимать за женщину мы шкап
И обнимать его в безполом безразличьи.
Цепляясь за разваленный уют,
Мы в пот впадём, в безудержное мленье.
Кастратами потомки назовут
Стареющее наше поколенье.
Без жалости нас время истребит.
Забудут нас. И до обиды грубо
Над нами будет кем-то вбит
Кондовый крест из тела дуба.
За то, что мы росли и чахли
В архивах, в мгле библиотек,
Лекарством руки наши пахли
И были бледны кромки век.
За то, что с нами был утрачен
Сан человечий; что, скопцы,
Мы понимали мир иначе,
Чем завещали нам отцы.
Нам это долго не простится,
И не один минует век,
Пока опять не народится
Забытый нами Человек.
1939?
* * *
Мне только б жить и видеть росчерк грубый
Твоих бровей. И пережить тот суд,
Когда глаза солгут твои, а губы
Чужое имя вслух произнесут.
Уйди. Но так, чтоб я тебя не слышал,
Не видел... Чтобы, близким не грубя,
Я дальше жил и подымался выше,
Как будто вовсе не было тебя.
1939
* * *
Я не знаю, у какой заставы
Вдруг умолкну в завтрашнем бою,
Не коснувшись опоздавшей славы,
Для которой песни я пою.
Ширь России, дали Украины,
Умирая, вспомню... и опять —
Женщину, которую у тына
Так и не посмел поцеловать.
1940
С 1929 года семья жила в Иваново-Вознесенске.
В 1937 году стал студентом МГУ (исторический факультет), с 1939-го посещал семинары в Литинституте. Печатался мало.
В октябре 1941 года добровольцем уходит на фронт. Был политруком пулемётной роты, когда погиб под Смоленском в феврале следующего года.
Чемодан с рукописями Николая Петровича Майорова, оставленный у одного из друзей в начале войны, пропал.
В 1962 году вышла первая книга стихов «Мы»; в 2015 году в Иванове изданы «Избранные стихотворения» и установлен памятник.
АВГУСТ
Я полюбил весомые слова,
Просторный август, бабочку на раме
И сон в саду, где падает трава
К моим ногам неровными рядами.
Лежать в траве, желтеющей у вишен,
У низких яблонь, где-то у воды,
Смотреть в листву прозрачную
И слышать,
Как рядом глухо падают плоды.
Не потому ль, что тени не хватало,
Казалось мне, вселенная мала?
Движения замедленны и вялы,
Во рту иссохло. Губы как зола.
Куда девать сгорающее тело?
Ближайший омут светел и глубок.
Пока трава на солнце не сгорела,
Войти в него всем телом до предела
И ощутить подошвами песок!
И в первый раз почувствовать так близко
Прохладное спасительное дно.
Вот так, храня стремление одно,
Вползают в землю щупальцами корни,
Питая щедро алчные плоды, —
А жизнь идёт, — всё глубже и упорней
Стремление пробиться до воды,
До тех границ соседнего оврага,
Где в изобилье, с запахами вин,
Как древний сок, живительная влага
Ключами бьёт из почвенных глубин.
Полдневный зной под яблонями тает
На сизых листьях тёплой лебеды.
И слышу я, как мир произрастает
Из первозданной матери — воды.
1939
* * *
Заснуть. Застыть. И в этой стыни
смотреть сквозь сонные скачки
в твои холодные, пустые,
кошачьи серые зрачки.
В бреду, в наплыве идиотства,
глядя в привычный профиль твой,
искать желаемого сходства
с той. Позабытой. Озорной.
И знать, что мы с тобою врозь
прошли полжизни тьмой и светом
сквозь сон ночей, весны — и сквозь
неодолимый запах лета.
И всё ж любить тебя, как любят
глухие приступы тоски, —
как потерявший чувство красок
любил безумный, страшный Врубель
свои нелепые мазки.
1938
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Неужто мы разучимся любить,
И в праздники, раскинувши диваны,
Начнём встречать гостей и церемонно пить
Холодные кавказские нарзаны.
Отяжелеем. Станет слух наш слаб.
Мычать мы будем вяло и по-бычьи.
И будем принимать за женщину мы шкап
И обнимать его в безполом безразличьи.
Цепляясь за разваленный уют,
Мы в пот впадём, в безудержное мленье.
Кастратами потомки назовут
Стареющее наше поколенье.
Без жалости нас время истребит.
Забудут нас. И до обиды грубо
Над нами будет кем-то вбит
Кондовый крест из тела дуба.
За то, что мы росли и чахли
В архивах, в мгле библиотек,
Лекарством руки наши пахли
И были бледны кромки век.
За то, что с нами был утрачен
Сан человечий; что, скопцы,
Мы понимали мир иначе,
Чем завещали нам отцы.
Нам это долго не простится,
И не один минует век,
Пока опять не народится
Забытый нами Человек.
1939?
* * *
Мне только б жить и видеть росчерк грубый
Твоих бровей. И пережить тот суд,
Когда глаза солгут твои, а губы
Чужое имя вслух произнесут.
Уйди. Но так, чтоб я тебя не слышал,
Не видел... Чтобы, близким не грубя,
Я дальше жил и подымался выше,
Как будто вовсе не было тебя.
1939
* * *
Я не знаю, у какой заставы
Вдруг умолкну в завтрашнем бою,
Не коснувшись опоздавшей славы,
Для которой песни я пою.
Ширь России, дали Украины,
Умирая, вспомню... и опять —
Женщину, которую у тына
Так и не посмел поцеловать.
1940