Родилась в Киеве. Родители — физики, умерли, когда дочери было тринадцать лет. Власть оставила ей жильё, был назначен опекун.
Поступила в Политехнический институт. Позже — Литературный (заочно). Работала два года экскурсоводом в Михайловском, потом в Киеве — радиожурналистом, библиотекарем.
Переехав в Москву, руководила семинаром поэзии в литературной студии при МГК ВЛКСМ.
«Белая улица» (1971 г.) — первая книга её стихов (всего опубликовано около десяти). Татьяна Михайловна Глушкова известна и как автор острых полемических статей.
* * *
Ушла в луга. Оставила записку,
что понапрасну — окликать и ждать,
что понапрасну будет гармонисту
наказывать страдания играть.
Я полюбила шёпот перелеска,
высокий, прямо в душу, шепоток,
и как шершава у листа нарезка,
когда ольховый падает листок.
И гуд цветка ромашкового, если
горячий шмель наведался сюда,
и жаворонка в дальнем поднебесье:
звени, певец крестьянского труда!
И этот тёплый дух ржаного лета,
на спелых нивах — тени облаков...
Ушла в луга. На волю. До рассвета;
до зимних вьюг; до майских холодов.
* * *
Холода!.. На дощатом пороге
намерзает предутренний лёд.
Что там брезжит на юго-востоке?
Что там запад косматый несёт?
Всё короче, всё редкостней звуки.
Всё молчу — точно горло щадя...
Лишь орлиные очи разлуки
за широкой завесой дождя.
Лишь размокшие перья вороны
на тропинке аллеи глухой...
Но деревьев безмерные кроны,
запрокинувшись над головой,
издают не предсмертные стоны —
ропот жизни, ещё не живой…
1974
ПОСЛЕДНИЕ ЗИМЫ ВОЙНЫ
Это чёрной печали тарелка
на стене в довоенном мелу.
Часовая крылатая стрелка,
обломясь, угодила в золу.
Это гордые радиосводки —
после Курска и после Орла.
И ни крохи у нас, ни щепотки
хлеба, соли — зима подмела!
Это я — в безконечной простуде,
улыбаясь и грезя в жару,
вижу: яблочко пышет на блюде...
Очень может быть, вовсе умру.
Это комнаты льдистые своды.
Это стужа в задутой печи.
Потонули в снегах огороды.
Будто раны, чернеют грачи.
1983
* * *
Ночей моих глухая маета
и путь безлунный, что от крестной муки —
до отрешенья, за которым звуки,
но не из сердца, нет, не изо рта —
из чернозевья, из небытия,
из памяти чужой, от милых, с воли
текут, — и вовсе не повинна я
ни в древнем счастье, ни в грядущей боли,
покуда так, бездумная, плыву
в стрекозьих реках, и весна клубится,
а может, сплю и вижу наяву
сожжённый двор, сухую синеву,
каштан, пронёсший тучную листву,
и всех, кого к себе не призову,
и всё, что вовсе не могло случиться...
1977
* * *
Ни страха, ни обиды, ни тоски...
Взгляните — и увериться могли бы:
как будто крымской розы лепестки,
струятся листья золотистой липы.
Как будто начинается весна —
такая синь прохладная разлита...
А это ничего, что я одна:
ещё не всё, что надобно, разбито!
Ещё не всё, что вспомнится, прошло,
что сбудется... И даже расставанье
парит, как будто рваное крыло,
за морем — в Ледовитом океане...
А здесь такая нежная жара,
и столько дел в разрытом огороде,
и тонкая кружится мошкара
в рассеянной вечерней позолоте.
А луч играет, прядает, дрожит...
Стрекочет трактор в перелеске дальнем.
И тень от камня так легко лежит,
как будто вовсе не согласна с камнем —
ни в тяжести, ни в цвете, ни в тепле,
ни в этой доле — на пустой дороге.
Как весело на сумрачной земле!
Какое утро стынет на пороге...
1976
Фото Н. Кочнева
Поступила в Политехнический институт. Позже — Литературный (заочно). Работала два года экскурсоводом в Михайловском, потом в Киеве — радиожурналистом, библиотекарем.
Переехав в Москву, руководила семинаром поэзии в литературной студии при МГК ВЛКСМ.
«Белая улица» (1971 г.) — первая книга её стихов (всего опубликовано около десяти). Татьяна Михайловна Глушкова известна и как автор острых полемических статей.
* * *
Ушла в луга. Оставила записку,
что понапрасну — окликать и ждать,
что понапрасну будет гармонисту
наказывать страдания играть.
Я полюбила шёпот перелеска,
высокий, прямо в душу, шепоток,
и как шершава у листа нарезка,
когда ольховый падает листок.
И гуд цветка ромашкового, если
горячий шмель наведался сюда,
и жаворонка в дальнем поднебесье:
звени, певец крестьянского труда!
И этот тёплый дух ржаного лета,
на спелых нивах — тени облаков...
Ушла в луга. На волю. До рассвета;
до зимних вьюг; до майских холодов.
* * *
Холода!.. На дощатом пороге
намерзает предутренний лёд.
Что там брезжит на юго-востоке?
Что там запад косматый несёт?
Всё короче, всё редкостней звуки.
Всё молчу — точно горло щадя...
Лишь орлиные очи разлуки
за широкой завесой дождя.
Лишь размокшие перья вороны
на тропинке аллеи глухой...
Но деревьев безмерные кроны,
запрокинувшись над головой,
издают не предсмертные стоны —
ропот жизни, ещё не живой…
1974
ПОСЛЕДНИЕ ЗИМЫ ВОЙНЫ
Это чёрной печали тарелка
на стене в довоенном мелу.
Часовая крылатая стрелка,
обломясь, угодила в золу.
Это гордые радиосводки —
после Курска и после Орла.
И ни крохи у нас, ни щепотки
хлеба, соли — зима подмела!
Это я — в безконечной простуде,
улыбаясь и грезя в жару,
вижу: яблочко пышет на блюде...
Очень может быть, вовсе умру.
Это комнаты льдистые своды.
Это стужа в задутой печи.
Потонули в снегах огороды.
Будто раны, чернеют грачи.
1983
* * *
Ночей моих глухая маета
и путь безлунный, что от крестной муки —
до отрешенья, за которым звуки,
но не из сердца, нет, не изо рта —
из чернозевья, из небытия,
из памяти чужой, от милых, с воли
текут, — и вовсе не повинна я
ни в древнем счастье, ни в грядущей боли,
покуда так, бездумная, плыву
в стрекозьих реках, и весна клубится,
а может, сплю и вижу наяву
сожжённый двор, сухую синеву,
каштан, пронёсший тучную листву,
и всех, кого к себе не призову,
и всё, что вовсе не могло случиться...
1977
* * *
Ни страха, ни обиды, ни тоски...
Взгляните — и увериться могли бы:
как будто крымской розы лепестки,
струятся листья золотистой липы.
Как будто начинается весна —
такая синь прохладная разлита...
А это ничего, что я одна:
ещё не всё, что надобно, разбито!
Ещё не всё, что вспомнится, прошло,
что сбудется... И даже расставанье
парит, как будто рваное крыло,
за морем — в Ледовитом океане...
А здесь такая нежная жара,
и столько дел в разрытом огороде,
и тонкая кружится мошкара
в рассеянной вечерней позолоте.
А луч играет, прядает, дрожит...
Стрекочет трактор в перелеске дальнем.
И тень от камня так легко лежит,
как будто вовсе не согласна с камнем —
ни в тяжести, ни в цвете, ни в тепле,
ни в этой доле — на пустой дороге.
Как весело на сумрачной земле!
Какое утро стынет на пороге...
1976
Фото Н. Кочнева