Из рабочей семьи. Родился в Иркутской области (прииск Артёмовский), вся жизнь прошла на Урале — в Перми, где окончил семилетку, начал журналистскую работу и куда вернулся с фронта (воевал пулемётчиком) после тяжёлого ранения.
Опубликовал более двадцати книг стихов, прозы, очерков.
В Перми Борис Валентинович и умер.
РУКОДЕЛИЕ
В госпитальных суровых палатах
Мы подолгу лежали пластом.
Вышивать нас учили девчата
Стебельком и болгарским крестом.
«Вам, больные, нельзя волноваться.
А шитьё – это лучший покой».
Мы учились застенчиво, братцы,
Деликатной науке такой.
Непослушные, жёсткие пальцы –
Вроде б даже чужие сперва –
Робко брали воздушные пяльцы
И иголку держали едва.
Но старание было упорным.
Вдохновенье сходило на нас
Под гипнозом сочувственных – чёрных,
Серых, карих – улыбчивых глаз.
Ах, насколько нелепы цветочки
По канве – у тебя, у меня,
Если там – пулемётные точки,
Как берёста, пылает броня.
Если там – все поля почернели,
На сожжённых лугах – ни цветка,
Если там – только жёсткой шинели
И металла касалась рука.
Если там – вот такие же братцы
Продолжают неистовый бой…
Мы – в тылу. Нам нельзя волноваться,
Нам на фронт отправляться с тобой.
* * *
Когда возьмёт меня всесильная
И заключит в тесовый дом
И будет мне плита могильная
Последним титульным листом,
Я весь застыну от отчаянья
Не потому, что заточён,
А потому, что на молчание
Невозвратимо обречён.
Всем, что при жизни было сказано,
Не исповедалась душа.
Всё это — робкий и безсвязный,
Наивный лепет малыша.
А вообще-то это надо ли,
Чтоб всё сказал и всё успел?
Ведь вечно с неба звёзды падали,
А небосвод — не поредел.
Опубликовал более двадцати книг стихов, прозы, очерков.
В Перми Борис Валентинович и умер.
РУКОДЕЛИЕ
В госпитальных суровых палатах
Мы подолгу лежали пластом.
Вышивать нас учили девчата
Стебельком и болгарским крестом.
«Вам, больные, нельзя волноваться.
А шитьё – это лучший покой».
Мы учились застенчиво, братцы,
Деликатной науке такой.
Непослушные, жёсткие пальцы –
Вроде б даже чужие сперва –
Робко брали воздушные пяльцы
И иголку держали едва.
Но старание было упорным.
Вдохновенье сходило на нас
Под гипнозом сочувственных – чёрных,
Серых, карих – улыбчивых глаз.
Ах, насколько нелепы цветочки
По канве – у тебя, у меня,
Если там – пулемётные точки,
Как берёста, пылает броня.
Если там – все поля почернели,
На сожжённых лугах – ни цветка,
Если там – только жёсткой шинели
И металла касалась рука.
Если там – вот такие же братцы
Продолжают неистовый бой…
Мы – в тылу. Нам нельзя волноваться,
Нам на фронт отправляться с тобой.
* * *
Когда возьмёт меня всесильная
И заключит в тесовый дом
И будет мне плита могильная
Последним титульным листом,
Я весь застыну от отчаянья
Не потому, что заточён,
А потому, что на молчание
Невозвратимо обречён.
Всем, что при жизни было сказано,
Не исповедалась душа.
Всё это — робкий и безсвязный,
Наивный лепет малыша.
А вообще-то это надо ли,
Чтоб всё сказал и всё успел?
Ведь вечно с неба звёзды падали,
А небосвод — не поредел.