Из белорусской деревни Плотницы (Полесье); родился в 1954 году. (Родители — заслуженные учителя Белоруссии; отец, начав в 16 лет партизанить, в конце войны брал Берлин; автор военно-исторических книг.)
Выпускник факультета журналистики Белорусского университета (1976 г.) и Высших курсов сценаристов и режиссёров, работал на студии «Беларусьфильм», на телевидении, автор нескольких книг стихотворений, переводит со славянских языков*.
Живёт Михаил Михайлович Шелехов в Минске.
Лауреат литературной премии им. Горького, премии «Традиция», премии СП России «Имперская культура» (2008) и др. Награждён Золотой медалью им. А. Довженко.
_______________
* Из биографии М. Шелехова, присланной для третьего издания Антологии.
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ
Что-то нынче трын-траву рано покосили.
И цветка-то не сорву больше по России.
Шёл я тридцать лет сюда. Заблудились ноги.
Сяду, что ли, у креста — на большой дороге.
Выйдет мама на порог. А меня и нету.
Снег пришёл. А я не смог. Всё бреду по свету.
Снег пришёл. И вольно мне на широкой стуже.
Я, как шишка на сосне, никому не нужен.
И душа моя уже — ледяная кромка.
Ходит ворон при душе с личиком ребёнка.
Притворяется дитём. Но глаза мне выбьет.
В двух шагах родимый дом. А никто не выйдет.
Шёл сюда я тридцать лет. Выкосили место.
Я гляжу на бедный крест. Тили-тили-тесто.
Тили-тесто, да мука за зиму прогоркла.
Укатала мужика, как ватрушку, горка.
Я сегодня сам не свой, как рушник, облезлый.
Будто ангел надо мной — с холоду болезный.
Прогоню я, пешеход, смертную истому
Да на тридцать первый год доберусь до дому.
Снег пришёл. И я пришёл. Сам не свой, а всё же
Старый сын, что белый лунь, декабря дороже.
Ну-ка, мама, отвори на всю юность — сени!
Дай уткнуться до зари в тихие колени.
ВЕЛИКАЯ РУССКАЯ СТЕНА
Ужасно та стена упруга,
Хоть и гранитная скала, –
Шестую часть земного круга
Она давно уж обошла.
Её не раз и штурмовали –
Кой-где сорвали камня три,
Но напоследок отступали
С разбитым лбом богатыри...
Ф. Тютчев
Теснят, теснят Россию к бездне
И негасимому огню,
К резне, к чуме, к могиле в плесени
И к смерти бледному коню.
Теснят Россию к урагану,
К Китаю, Азии, войне,
К безжалостному океану,
Но прижимают лишь к стене.
Спиной к стене своей Победы,
Глядим на мировой закат.
Спиной к стене отцы и деды
Расколотили насмерть ад.
Спиной к стене великой воли
Неодолимого вождя
Стоит Россия богомольно,
А стену сокрушить нельзя.
2004
ЧЁРНАЯ ПЕРЧАТКА
Наплевать на молодость и старость,
Наплевать на ветхие молитвы!
Потому что — жизни не осталось,
Потому что — жизнь острее бритвы.
В королевстве квашеной капусты,
В хмуром царстве самых кислых яблок
Мы творим последнее искусство
Под надзором марсиан и фабрик.
Отдаю за девочку — полмира!
Отдаю за женщину — остатки.
Я хочу, чтоб ты меня любила,
Я швыряю чёрные перчатки.
Прямо в рожу варварам Европы,
Под копыта азиатской черни,
В лужу африканского сиропа
Я швыряю землю, как Коперник.
И когда придут они к барьеру,
Господа, товарищи и янки,
Я стрелой незрячего Гомера
Расшибу их праздничные танки.
Пусть там на троих соображают
Негодяи всех земных империй!
Наши предки нас не оставляют
Среди гор, болот, лесов и прерий.
Ничего, что жизнь поторопилась,
Ничего, что жизнь острее бритвы.
Сберегли мы мёд и хлеб для пира,
Сберегли мы детские молитвы.
Постскриптум _____________________________
ОПЫТ АВТОЭПИТАФИИ
А поэты всё-таки — эллины. И я в 47 лет читаю досократиков, как родных, — и премного доволен, античность — последняя лагуна.
По утрам я не хочу открывать глаз — мои сны куда ярче жизни. Во снах я по-старому летаю — на очень большой высоте над морем. Всю жизнь я вижу цветные сны, а в 15 лет я видел сон о своей 30-летней любви. Всю жизнь гляжу пророческие сны — сны больше своей жизни. Сны мои сбываются, и потому они — последнее моё утешение. Я видел много такого, что обещается в следующей жизни, после кораблекрушения. Вещи поразительные, после которых чувствуешь себя странно.
Всю жизнь я любил море и горы. А родился в полесских нищих болотах и прожил на не любимых мною европейских равнинах. Напечатал три русских книжки и одну белорусскую. Полюбя украинку — написал украинскую. Иных наций не выпало. По сценариям снято пять художественных лент и десять мультиков, которых никто не видел. Я прожил в мире жизнь инкогнито и уже примирился с этим. После меня останется шкаф рукописей, а быть может, ведро пепла для огорода, если какой-нибудь монах благословит сжечь.
Самые дорогие люди — Шекспир и Пушкин, мать и отец и два сына, перед которыми я всегда виноват. Всех их я бы и хотел повидать там, когда закончится всё тут.
Выпускник факультета журналистики Белорусского университета (1976 г.) и Высших курсов сценаристов и режиссёров, работал на студии «Беларусьфильм», на телевидении, автор нескольких книг стихотворений, переводит со славянских языков*.
Живёт Михаил Михайлович Шелехов в Минске.
Лауреат литературной премии им. Горького, премии «Традиция», премии СП России «Имперская культура» (2008) и др. Награждён Золотой медалью им. А. Довженко.
_______________
* Из биографии М. Шелехова, присланной для третьего издания Антологии.
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ
Что-то нынче трын-траву рано покосили.
И цветка-то не сорву больше по России.
Шёл я тридцать лет сюда. Заблудились ноги.
Сяду, что ли, у креста — на большой дороге.
Выйдет мама на порог. А меня и нету.
Снег пришёл. А я не смог. Всё бреду по свету.
Снег пришёл. И вольно мне на широкой стуже.
Я, как шишка на сосне, никому не нужен.
И душа моя уже — ледяная кромка.
Ходит ворон при душе с личиком ребёнка.
Притворяется дитём. Но глаза мне выбьет.
В двух шагах родимый дом. А никто не выйдет.
Шёл сюда я тридцать лет. Выкосили место.
Я гляжу на бедный крест. Тили-тили-тесто.
Тили-тесто, да мука за зиму прогоркла.
Укатала мужика, как ватрушку, горка.
Я сегодня сам не свой, как рушник, облезлый.
Будто ангел надо мной — с холоду болезный.
Прогоню я, пешеход, смертную истому
Да на тридцать первый год доберусь до дому.
Снег пришёл. И я пришёл. Сам не свой, а всё же
Старый сын, что белый лунь, декабря дороже.
Ну-ка, мама, отвори на всю юность — сени!
Дай уткнуться до зари в тихие колени.
ВЕЛИКАЯ РУССКАЯ СТЕНА
Ужасно та стена упруга,
Хоть и гранитная скала, –
Шестую часть земного круга
Она давно уж обошла.
Её не раз и штурмовали –
Кой-где сорвали камня три,
Но напоследок отступали
С разбитым лбом богатыри...
Ф. Тютчев
Теснят, теснят Россию к бездне
И негасимому огню,
К резне, к чуме, к могиле в плесени
И к смерти бледному коню.
Теснят Россию к урагану,
К Китаю, Азии, войне,
К безжалостному океану,
Но прижимают лишь к стене.
Спиной к стене своей Победы,
Глядим на мировой закат.
Спиной к стене отцы и деды
Расколотили насмерть ад.
Спиной к стене великой воли
Неодолимого вождя
Стоит Россия богомольно,
А стену сокрушить нельзя.
2004
ЧЁРНАЯ ПЕРЧАТКА
Наплевать на молодость и старость,
Наплевать на ветхие молитвы!
Потому что — жизни не осталось,
Потому что — жизнь острее бритвы.
В королевстве квашеной капусты,
В хмуром царстве самых кислых яблок
Мы творим последнее искусство
Под надзором марсиан и фабрик.
Отдаю за девочку — полмира!
Отдаю за женщину — остатки.
Я хочу, чтоб ты меня любила,
Я швыряю чёрные перчатки.
Прямо в рожу варварам Европы,
Под копыта азиатской черни,
В лужу африканского сиропа
Я швыряю землю, как Коперник.
И когда придут они к барьеру,
Господа, товарищи и янки,
Я стрелой незрячего Гомера
Расшибу их праздничные танки.
Пусть там на троих соображают
Негодяи всех земных империй!
Наши предки нас не оставляют
Среди гор, болот, лесов и прерий.
Ничего, что жизнь поторопилась,
Ничего, что жизнь острее бритвы.
Сберегли мы мёд и хлеб для пира,
Сберегли мы детские молитвы.
Постскриптум _____________________________
ОПЫТ АВТОЭПИТАФИИ
А поэты всё-таки — эллины. И я в 47 лет читаю досократиков, как родных, — и премного доволен, античность — последняя лагуна.
По утрам я не хочу открывать глаз — мои сны куда ярче жизни. Во снах я по-старому летаю — на очень большой высоте над морем. Всю жизнь я вижу цветные сны, а в 15 лет я видел сон о своей 30-летней любви. Всю жизнь гляжу пророческие сны — сны больше своей жизни. Сны мои сбываются, и потому они — последнее моё утешение. Я видел много такого, что обещается в следующей жизни, после кораблекрушения. Вещи поразительные, после которых чувствуешь себя странно.
Всю жизнь я любил море и горы. А родился в полесских нищих болотах и прожил на не любимых мною европейских равнинах. Напечатал три русских книжки и одну белорусскую. Полюбя украинку — написал украинскую. Иных наций не выпало. По сценариям снято пять художественных лент и десять мультиков, которых никто не видел. Я прожил в мире жизнь инкогнито и уже примирился с этим. После меня останется шкаф рукописей, а быть может, ведро пепла для огорода, если какой-нибудь монах благословит сжечь.
Самые дорогие люди — Шекспир и Пушкин, мать и отец и два сына, перед которыми я всегда виноват. Всех их я бы и хотел повидать там, когда закончится всё тут.