Родился, жил и умер в Москве. Мать – сотрудница ОВИРа. Вероятно, Леонида Георгиевича Губанова привлекал миф «жизнь настоящего поэта» в духе С. Есенина: бурно, скандально, многолюбиво…
В 1965 году был помещён в психиатрическую клинику. С 1966 года печатался в зарубежных изданиях, приобрёл известность в литературных кругах.
Смерть наступила от внезапной остановки сердца.
* * *
Яблок красных и белых
Стук в саду невпопад...
Смерть кустов обгорелых,
А потом – снегопад...
Ветер в парке гуляет,
Шапку гнёт набекрень.
И берёзы стреляют
От мороза весь день...
И читаю, читаю,
И пишу, и пишу...
Долгих дней не считаю
И живу – как дышу!
* * *
Как поминали меня,
я уж не помню, и рад ли?
Пили три ночи и дня
эти безпутные капли.
Как хоронили меня, –
помню, что солнце как льдинка…
Осень, шуршанье кляня,
шла в неподбитых ботинках;
за подбородок взяла
тихо и благословенно,
лоб мой лучом обвила,
алым, как вскрытая вена.
Слёзы сбежали с осин
на синяки под глазами –
я никого не спросил,
ангелы всё рассказали…
Луч уходящего дня
скрыла морошка сырая.
Как вспоминают меня –
этого я не узнаю!
1977
В 1965 году был помещён в психиатрическую клинику. С 1966 года печатался в зарубежных изданиях, приобрёл известность в литературных кругах.
Смерть наступила от внезапной остановки сердца.
* * *
Яблок красных и белых
Стук в саду невпопад...
Смерть кустов обгорелых,
А потом – снегопад...
Ветер в парке гуляет,
Шапку гнёт набекрень.
И берёзы стреляют
От мороза весь день...
И читаю, читаю,
И пишу, и пишу...
Долгих дней не считаю
И живу – как дышу!
* * *
Как поминали меня,
я уж не помню, и рад ли?
Пили три ночи и дня
эти безпутные капли.
Как хоронили меня, –
помню, что солнце как льдинка…
Осень, шуршанье кляня,
шла в неподбитых ботинках;
за подбородок взяла
тихо и благословенно,
лоб мой лучом обвила,
алым, как вскрытая вена.
Слёзы сбежали с осин
на синяки под глазами –
я никого не спросил,
ангелы всё рассказали…
Луч уходящего дня
скрыла морошка сырая.
Как вспоминают меня –
этого я не узнаю!
1977