Антология
Сергей Петрович Дрофенко

Сергей Дрофенко (12 августа 1933 — 9 сентября 1970)

Родился на Украине в селе Каменка (Днепропетровская область), пережил германскую оккупацию. Аттестат зрелости получал в Москве. (В школьные годы перенес тяжёлую болезнь.) После факультета журналистики МГУ уехал работать на Запсиб. По возвращении заведовал отделом поэзии журнала «Юность».
Погиб при странных обстоятельствах.
При жизни у Сергея Петровича Дрофенко вышла одна книга стихотворений — «Обращение к маю».
Посмертно опубликованы три сборника.


* * *

Пускай к тебе вернётся свет
за то, что в трудную годину
со мной в ненастье выходила,
с крыльца рукой махала вслед.
То, что горело, — отожгло.
Зима сменила время зноя.
И всё минутное и злое
куда-то вовсе отошло.
И, твой благословляя смех,
как этот чистый, робкий снег,
хочу безсонными часами
я знать, что ты день ото дня
глядишь, как прежде, на меня
большими, добрыми глазами...


* * *

Сын спокойно спит в своей кровати,
наигравшись с кошкой и конём.
Одеяло синее на вате
замерло, как облако, на нём.

Темнота стоит в оконной нише.
Он ещё не знает ничего.
Бережнее, жизнь.
Планета, тише.
Тише, чем дыхание его...


* * *

Капель падёт на подоконник,
по ржавой жести полоснёт.
Забрешут псы. Проскачет конник.
Звезда печальная блеснёт.
Дорога озарится светом.
Вздохнёт земли набухший пласт.
И вечность станет спорить с веком.
И тяжба ничего не даст.
Но всадник тороплив и молод,
и ночь апрельская бела,
и обречён был зимний холод,
когда метель ещё мела.
Тьму половодье подхватило.
Ему конца и края нет.
Гори, далёкое светило,
звезда тревожных наших лет!
Влеки, пустынная дорога,
на зов неведомого дня
меня — от моего порога,
ловца удачи — от меня!
Поспешный конь его, как в сказке,
со смехом мчится над рекой.
Я не участник в этой скачке.
Я помашу ему рукой.
Прислушаюсь, усердный школьник,
как, разбивая острый лёд,
капель падёт на подоконник
и смолкнет всадника полёт...


НА РЕКЕ

Я молод, и жить мне хочется.
Привык я к реке, к веслу.
И хочется мне не кончиться
ни в эту, ни в ту весну.

Хочу, как река, доверчиво
вести с берегами речь
и так же с утра до вечера
к далёкому морю течь.

Она молодая, сильная
и в утреннем свете дня,
как небо, студёно-синяя,
прозрачная вся до дна.

А море за далью прячется,
нам встретиться не дано.
Поётся мне или плачется,
я слышу — гудит оно...



* * *

Картофельное поле.
Съедобное гнильё.
Победа будет после.
Три года до неё.
Пустуют в хатах клуни.
От урожайных лет
в земле остались клубни,
насущные, как хлеб.
Харчей не покупаем.
Себя не продаём.
Картошечку копаем
и варке предаём.
Недолго ей вариться.
Мороз её сварил.
Кипи, кипи, водица,
чтоб голод не свалил.
Сейчас посолим круто.
Начнём картошку есть.
И танки есть у Круппа,
и самолёты есть.
А видел он то поле,
где голо и мертво?
Победа будет после.
Но наша — не его...


О ДОМЕ

У кого из нас был дом?
У меня-то не бывало.
Угол, печка, поддувало —
в это верилось с трудом.
Тишина. Бумага. Стол.
А в душе покой и воля.
Упоительная доля!
Фантастический простор!
Ежедневные дела.
Ежечасные заботы.
Среды, пятницы, субботы —
всё одна метла мела.
Встречи с чуждыми людьми.
Разговоры. Пересуды.
Грохот лифтов. Звон посуды.
Пытки родственной любви.
Лишь во сне была видна
где-то за пределом мира
одинокая квартира.
Десять метров. Два окна.
...И позвякивала лира
про иные времена.


* * *

А всё, что унесу с собой
под твой, кладбищенская птица,
зелёный куст, звалось судьбой
и никогда не повторится.

Омытый свежей влагой рос,
я больше не вернусь в жилище,
в котором мой ребёнок рос.
Он будет искренней и чище.

Здесь рядом, на замшелом пне,
бывало, мы сидели оба.
Его раздумий обо мне
не омрачи, навет и злоба.

Я снова вспомню явь и сон
и с чувством радости знакомым,
сюда, во мрак перенесён,
увижу свет над нашим домом.

И, плача, близких стану звать,
благословляя всё земное,
а на земле не будут знать,
что под землёй сейчас со мною...


* * *

Пусть хлынет в душу горечь
и облечётся в стих
тревога наших сборищ,
прекрасных и пустых.
Протягиваю руки,
ищу в потёмках нить.
Ко мне придите, други,
и научите жить.
Где счастье? Ходит сбоку?
Семь бед — один ответ.
Молюсь ему, как богу,
но бога нет как нет.
Я слышу вой метели.
Поёт она, грозя.
Холодные недели,
холодные глаза.
Куда они уводят
на склоне смутных лет?
Кто навсегда уходит?
Не я, наверно, нет!


* * *

Мы знаем, что обречено
и безнадежно наше дело.
Зачем же сердцем завладело
и не даёт вздохнуть оно?
Зачем за край ночной черты
нетерпеливо и тревожно
сквозь слёзы молча смотришь ты?
Его увидеть невозможно —
день завтрашний.
Там вижу я
полупрозрачный жизни призрак,
разлуку и зловещий признак
совсем иного бытия.
Там солнце зимнее горит
и голос сдержанный природы
о наших бедах говорит
и нам отсчитывает годы
последние.
Но всё равно
мы благодарны будем оба
мученью жара и озноба,
минувшему давным-давно.
Благословим же этот дар,
и ночи с прерванными снами,
и то, что и озноб и жар
однажды приключились с нами.
Слёз откровенных не таи.
Что нам стихия чуждой прозы?
Свободно льются эти слёзы.
Они мои. Они твои...


* * *

При своих далёких братьях,
втайне склонные к мечтам,
ходят луны в белых платьях
по неведомым местам.

На дворе бушует лето.
В речке высохла вода.
И кукушка в дебрях леса
прочит долгие года.

Заросли дворы пустые.
До колен встаёт трава.
Говори свои простые
необычные слова.

Вздохи полночи грудные,
ощутимые едва.
Говори свои родные
беззаботные слова.

Так надменна эта полночь,
безучастна и строга,
что зовёт тебя на помощь
одинокая строка.

Звёзд удары ножевые
Жизни полная глава.
Говори свои живые,
животворные слова!