Родился в Ленинграде; отец – учёный-этнограф, мама – врач. Во время учёбы в Ленинградском горном институте занимался в литературном объединении вместе с Г. Горбовским, А. Кушнером, А. Городницким. Работал на Крайнем Севере, на Дальнем Востоке, в Иране. Участник трёх антарктических экспедиций (1970-1974).
Первая книга «Идти и видеть» (1965); книга мемуаров «Межледниковье» (1999); подготовил книгу «Марсианин Иванов. Сборник незарубежной фантастики, прозаической и стихотворной» (2002). В 2006 году издана книга Олега Аркадьевича Тарутина «Возвратиться к истокам любви».
* * *
Запястье твоё тикает
имя твоё тихое.
Дыхание — мне в плечо.
Сон твой о чём,
о чём?
Волос твоих мягкую хвою
трогаю я губами,
вижу тебя сосною,
скрепившей меня корнями.
Меня — сыпучую дюну...
Вижу тебя прибрежьем —
к тебе я,
к твоим лагунам
несу свои волны нежно.
Слушай их говор, слушай,
ноги твои омою...
Вижу тебя лягушкой —
царевной с моей стрелою.
Радостное или грустное
в сон твой сегодня светит?
Женщина моя русая,
встреченная на свете.
* * *
Сны, конечно, снятся без повода.
Я такой увидеть мечтаю,
чтобы шла в нём девица по воду,
на плече коромысло качая.
Чтоб качались вёдра дубовые
под её лебединую поступь,
чтоб была она русоголовая,
с лентой алой, вплетённой в косу.
В сарафане до самых сапожек,
чтоб на белой рубахе — бусы,
чтоб склонялся к плечу кокошник
над лицом прекрасным и русским.
И тропинка в траве шелковой
повела бы меня за нею,
чтоб журавль, склониться готовый,
у колодца вытягивал шею.
Чтобы станом плавно качнула,
поднимая ношу на плечи,
чтоб вода из вёдер сплеснула,
если был бы я вдруг замечен.
Я б спросил у неё напиться...
Нет! Стоял бы, смотрел, счастливый.
Почему мне такое не снится?
Я не знаю. Жду терпеливо.
* * *
Снился берег. Морось над палатками.
Перекат над валунами шаткими.
Скрылся берег.
Рокот отзвучал...
Голуби с куриными ухватками
по балкону шастают, урча.
С добрым утром, горожане сизые!
Я сейчас откупорю балкон,
я сейчас насыплю вам провизии.
Это ж вы озвучили мой сон...
Поедают с клёкотом и топотом.
Ах, печаль, откуда ты во мне?
Ну палатка, ну река...
И только-то?
Что ж ещё увиделось во сне?..
Пёс мохнатый с позабытой кличкою
мокнет молча, морда у хвоста.
И покой в глазах его коричневых,
и душа охотничья чиста...
Вертолётчик с именем утраченным,
что привёз нам почту и коньяк.
Он ещё кричал: «Я сам из Гатчины!
Нет погоды! Наливай, земляк!»
И застолье, и душевность вскладчину.
Вот я сам, поющий посреди...
Ни одной надежды не утрачено,
все мои утраты впереди...
Моросит над тундрой ночь осенняя.
Сплю я, молод и рыжебород.
И какая ж радость в сновидении
мне улыбкой растянула рот?
* * *
Та осиновая рощица,
а вокруг
белым-бело...
Возле облака полощется
воронёное крыло.
Невесёлым криком ворона
тишина на миг разорвана
и смыкается опять...
И лыжня уходит в сторону.
И скользить нам, и молчать.
Всё, что мной ещё не сказано,
в тихой нежности несу.
Может, было так предсказано:
снег, застывший на весу,
и осиновая рощица,
этот крик, что к небу взвит...
Ты и я.
И плакать хочется
от прозренья и любви.
* * *
Если даже завалит тоска,
если даже прорвётся скулёж,
если даже коснётся виска
и замрёт воронёная ложь.
Если даже за смертью — провал,
если даже забвенье — удел,
не скажу, что судьба не права:
я дышал,
я цветы эти рвал,
в это звёздное небо глядел.
Если даже мечты мои — дым
и победы — узоры в золе,
всё же был я тобою любим
на единственной этой земле.
Первая книга «Идти и видеть» (1965); книга мемуаров «Межледниковье» (1999); подготовил книгу «Марсианин Иванов. Сборник незарубежной фантастики, прозаической и стихотворной» (2002). В 2006 году издана книга Олега Аркадьевича Тарутина «Возвратиться к истокам любви».
* * *
Наташе
Запястье твоё тикает
имя твоё тихое.
Дыхание — мне в плечо.
Сон твой о чём,
о чём?
Волос твоих мягкую хвою
трогаю я губами,
вижу тебя сосною,
скрепившей меня корнями.
Меня — сыпучую дюну...
Вижу тебя прибрежьем —
к тебе я,
к твоим лагунам
несу свои волны нежно.
Слушай их говор, слушай,
ноги твои омою...
Вижу тебя лягушкой —
царевной с моей стрелою.
Радостное или грустное
в сон твой сегодня светит?
Женщина моя русая,
встреченная на свете.
* * *
Сны, конечно, снятся без повода.
Я такой увидеть мечтаю,
чтобы шла в нём девица по воду,
на плече коромысло качая.
Чтоб качались вёдра дубовые
под её лебединую поступь,
чтоб была она русоголовая,
с лентой алой, вплетённой в косу.
В сарафане до самых сапожек,
чтоб на белой рубахе — бусы,
чтоб склонялся к плечу кокошник
над лицом прекрасным и русским.
И тропинка в траве шелковой
повела бы меня за нею,
чтоб журавль, склониться готовый,
у колодца вытягивал шею.
Чтобы станом плавно качнула,
поднимая ношу на плечи,
чтоб вода из вёдер сплеснула,
если был бы я вдруг замечен.
Я б спросил у неё напиться...
Нет! Стоял бы, смотрел, счастливый.
Почему мне такое не снится?
Я не знаю. Жду терпеливо.
* * *
Снился берег. Морось над палатками.
Перекат над валунами шаткими.
Скрылся берег.
Рокот отзвучал...
Голуби с куриными ухватками
по балкону шастают, урча.
С добрым утром, горожане сизые!
Я сейчас откупорю балкон,
я сейчас насыплю вам провизии.
Это ж вы озвучили мой сон...
Поедают с клёкотом и топотом.
Ах, печаль, откуда ты во мне?
Ну палатка, ну река...
И только-то?
Что ж ещё увиделось во сне?..
Пёс мохнатый с позабытой кличкою
мокнет молча, морда у хвоста.
И покой в глазах его коричневых,
и душа охотничья чиста...
Вертолётчик с именем утраченным,
что привёз нам почту и коньяк.
Он ещё кричал: «Я сам из Гатчины!
Нет погоды! Наливай, земляк!»
И застолье, и душевность вскладчину.
Вот я сам, поющий посреди...
Ни одной надежды не утрачено,
все мои утраты впереди...
Моросит над тундрой ночь осенняя.
Сплю я, молод и рыжебород.
И какая ж радость в сновидении
мне улыбкой растянула рот?
* * *
Та осиновая рощица,
а вокруг
белым-бело...
Возле облака полощется
воронёное крыло.
Невесёлым криком ворона
тишина на миг разорвана
и смыкается опять...
И лыжня уходит в сторону.
И скользить нам, и молчать.
Всё, что мной ещё не сказано,
в тихой нежности несу.
Может, было так предсказано:
снег, застывший на весу,
и осиновая рощица,
этот крик, что к небу взвит...
Ты и я.
И плакать хочется
от прозренья и любви.
* * *
Если даже завалит тоска,
если даже прорвётся скулёж,
если даже коснётся виска
и замрёт воронёная ложь.
Если даже за смертью — провал,
если даже забвенье — удел,
не скажу, что судьба не права:
я дышал,
я цветы эти рвал,
в это звёздное небо глядел.
Если даже мечты мои — дым
и победы — узоры в золе,
всё же был я тобою любим
на единственной этой земле.