Дочь директора фабрики в Норском Посаде под Ярославлем. С аттестатом ярославской школы приехала в Москву; окончила Высшие государственные литературные курсы и филфак Московского университета (экстерном).
С 1934 года регулярно печатала переводы с литовского, еврейского, польского и особенно много с армянского (именно в Ереване выйдет в 1968 году единственная прижизненная книга стихов самой М. Петровых «Дальнее дерево»).
В 1937-м арестовали мужа (погиб в лагерях в 1942-м). Осталась одна с маленькой дочерью — семья «врага народа»... Потом эвакуация, многолетнее послевоенное безденежье... редкие публикации. (Сейчас пишут, мол, многие знали, ценили-любили. Только не помогали.)
«Я люблю, когда пишут прямо», — говорила она.
Мария Сергеевна Петровых — заслуженный деятель культуры Армянской ССР (1970 г.); лауреат премии Союза писателей Армении (январь 1979 г.).
Умерла в Москве, на пороге лета.
Известно пять посмертных изданий стихов М. Петровых, последнее — «Прикосновение ветра» (2000 г.).
* * *
У меня большое горе,
И плакать не могу.
Мне бы добрести до моря,
Упасть на берегу.
Не слезами ли, родное,
Плещешь через край!
Поделись хоть ты со мною,
Дай заплакать, дай!
Дай солёной, дай зелёной,
Золотой воды,
Синим солнцем прокалённой
Горячей моей беды.
Мне совсем немного надо,
Мне для двух безсонных глаз.
Даже капле буду рада.
Дай заплакать только раз!
Я на перекрёсток выйду,
На колени упаду.
Дайте слёз омыть обиду,
Утолить беду!
В каждом сердце столько горя,
Столько нынче слёз лилось,
Что земля их солью вскоре
Пропитается насквозь.
О животворящем чуде
Умоляю вас:
Дайте мне, родные люди,
Выплакаться только раз!
Пусть мольба моя нелепа,
Лишь бы кто-нибудь принёс —
Не любви прошу, не хлеба —
Горсточку горючих слёз.
Я бы к сердцу их прижала,
Чтобы в кровь мою вошло
Обжигающее жало,
От которого светло.
Словно от вины тягчайшей
Не могу поднять лица.
Дай же кто-нибудь, о дай же
Выплакаться до конца,
До заветного начала,
До рассвета на лугу,
Слишком больно я молчала,
Больше не могу.
* * *
Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.
Воздаю тебе посильной данью —
Жизнью, воплощённою в мольбе.
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.
Не беда, что сад мой смяли грозы,
Что живу — сама с собой в борьбе,
Но глаза мне застилают слёзы
От одной лишь мысли о тебе.
1941
АПРЕЛЬ 1942 ГОДА
Свирепая была зима,
Полгода лютовал мороз.
Наш городок сходил с ума,
По грудь сугробами зарос.
Казалось, будет он сметён:
Здесь ветры с четырёх сторон,
Сквозь город им привольно дуть,
Сшибаясь грудь о грудь.
Они продрогший городок
Давно бы сдули с ног,
Но разбивалась в прах пурга
О тяжкие снега.
И вот апрель в календаре,
Земля в прозрачном серебре,
Хрустящем на заре.
И солнце светит горячей,
И за ручьем бежит ручей.
Скворцы звенят наперебой,
И млеет воздух голубой.
И если б только не война,
Теперь была б весна.
1942
МОРЕ
Тебя, двуполое, таким —
Люблю. Как воздух твой прозрачен!
Но долгий сон невыносим, —
Твой норов требует: иначе!
Наскучил сизый, и любой
Рождаешь ты из мглы глубокой, —
Лиловый, или голубой,
Или зелёный с поволокой.
Днём — солнце плавает по дну,
Пугая встречного дельфина.
Разрезать крепкую волну —
В ней солнечная сердцевина!
Но отступают от скалы,
Почуя тишину ночную,
Тёмно-зелёные валы
И замыкаются вплотную,
И поднимается луна
Над горизонтом напряжённым,
Сквозь море спящее она
Проходит трепетом безсонным.
Одной на свете жить нельзя:
В воде дрожит луна другая,
А волны блещут, голося,
О чёрный берег ударяя...
Один, второй, мильонный вал,
А человек смятенья полон:
Он вспомнил и затосковал
О безначальном, о двуполом.
1929,
Гурзуф
* * *
Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь.
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.
Сбрось пламенное покрывало,
И платье наскоро надень,
И уходи куда попало
В разгорячающийся день.
Тобой овладевает солнце.
Его неодолимый жар
В зрачках блеснет на самом донце,
На сердце ляжет, как загар.
Когда в твоем сольётся теле
Владычество его лучей,
Скажи по правде — неужели
Тебя ласкали горячей?
Поди к реке, и кинься в воду,
И, если можешь, — поплыви.
Какую всколыхнёшь свободу,
Какой доверишься любви!
Про горе вспомнишь ты едва ли,
И ты не назовёшь — когда
Тебя нежнее целовали
И сладостнее, чем вода.
Ты вновь желанна и прекрасна,
И ты опомнишься не вдруг
От этих ласково и властно
Струящихся по телу рук.
А воздух? Он с тобой до гроба,
Суровый или голубой,
Вы счастливы на зависть оба —
Ты дышишь им, а он тобой.
И дождь придёт к тебе по крыше,
Всё то же вразнобой долбя.
Он сердцем всех прямей и выше,
Всю ночь он плачет про тебя.
Ты видишь: сил влюбленных много.
Ты их своими назови.
Неправда, ты не одинока
В твоей отвергнутой любви.
Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь,
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.
1942
* * *
Люби меня. Я тьма кромешная.
Слепая. Путанная. Грешная.
Но ведь кому, как не тебе
Любить меня? Судьба к судьбе.
Гляди, как в тёмном небе звёзды
Вдруг проступают. Так же просто
Люби меня, люби меня,
Как любит ночь сиянье дня.
Тебе и выбора-то нет:
Ведь я лишь тьма, а ты лишь свет.
Мария Петровых, Антология русского лиризма. ХХ век, русский лиризм, студия Александра Васина-Макарова, русская поэзия, Александр Васин-Макаров
С 1934 года регулярно печатала переводы с литовского, еврейского, польского и особенно много с армянского (именно в Ереване выйдет в 1968 году единственная прижизненная книга стихов самой М. Петровых «Дальнее дерево»).
В 1937-м арестовали мужа (погиб в лагерях в 1942-м). Осталась одна с маленькой дочерью — семья «врага народа»... Потом эвакуация, многолетнее послевоенное безденежье... редкие публикации. (Сейчас пишут, мол, многие знали, ценили-любили. Только не помогали.)
«Я люблю, когда пишут прямо», — говорила она.
Мария Сергеевна Петровых — заслуженный деятель культуры Армянской ССР (1970 г.); лауреат премии Союза писателей Армении (январь 1979 г.).
Умерла в Москве, на пороге лета.
Известно пять посмертных изданий стихов М. Петровых, последнее — «Прикосновение ветра» (2000 г.).
* * *
У меня большое горе,
И плакать не могу.
Мне бы добрести до моря,
Упасть на берегу.
Не слезами ли, родное,
Плещешь через край!
Поделись хоть ты со мною,
Дай заплакать, дай!
Дай солёной, дай зелёной,
Золотой воды,
Синим солнцем прокалённой
Горячей моей беды.
Мне совсем немного надо,
Мне для двух безсонных глаз.
Даже капле буду рада.
Дай заплакать только раз!
Я на перекрёсток выйду,
На колени упаду.
Дайте слёз омыть обиду,
Утолить беду!
В каждом сердце столько горя,
Столько нынче слёз лилось,
Что земля их солью вскоре
Пропитается насквозь.
О животворящем чуде
Умоляю вас:
Дайте мне, родные люди,
Выплакаться только раз!
Пусть мольба моя нелепа,
Лишь бы кто-нибудь принёс —
Не любви прошу, не хлеба —
Горсточку горючих слёз.
Я бы к сердцу их прижала,
Чтобы в кровь мою вошло
Обжигающее жало,
От которого светло.
Словно от вины тягчайшей
Не могу поднять лица.
Дай же кто-нибудь, о дай же
Выплакаться до конца,
До заветного начала,
До рассвета на лугу,
Слишком больно я молчала,
Больше не могу.
* * *
Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.
Воздаю тебе посильной данью —
Жизнью, воплощённою в мольбе.
У меня заходится дыханье
От одной лишь мысли о тебе.
Не беда, что сад мой смяли грозы,
Что живу — сама с собой в борьбе,
Но глаза мне застилают слёзы
От одной лишь мысли о тебе.
1941
АПРЕЛЬ 1942 ГОДА
Свирепая была зима,
Полгода лютовал мороз.
Наш городок сходил с ума,
По грудь сугробами зарос.
Казалось, будет он сметён:
Здесь ветры с четырёх сторон,
Сквозь город им привольно дуть,
Сшибаясь грудь о грудь.
Они продрогший городок
Давно бы сдули с ног,
Но разбивалась в прах пурга
О тяжкие снега.
И вот апрель в календаре,
Земля в прозрачном серебре,
Хрустящем на заре.
И солнце светит горячей,
И за ручьем бежит ручей.
Скворцы звенят наперебой,
И млеет воздух голубой.
И если б только не война,
Теперь была б весна.
1942
МОРЕ
Тебя, двуполое, таким —
Люблю. Как воздух твой прозрачен!
Но долгий сон невыносим, —
Твой норов требует: иначе!
Наскучил сизый, и любой
Рождаешь ты из мглы глубокой, —
Лиловый, или голубой,
Или зелёный с поволокой.
Днём — солнце плавает по дну,
Пугая встречного дельфина.
Разрезать крепкую волну —
В ней солнечная сердцевина!
Но отступают от скалы,
Почуя тишину ночную,
Тёмно-зелёные валы
И замыкаются вплотную,
И поднимается луна
Над горизонтом напряжённым,
Сквозь море спящее она
Проходит трепетом безсонным.
Одной на свете жить нельзя:
В воде дрожит луна другая,
А волны блещут, голося,
О чёрный берег ударяя...
Один, второй, мильонный вал,
А человек смятенья полон:
Он вспомнил и затосковал
О безначальном, о двуполом.
1929,
Гурзуф
* * *
Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь.
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.
Сбрось пламенное покрывало,
И платье наскоро надень,
И уходи куда попало
В разгорячающийся день.
Тобой овладевает солнце.
Его неодолимый жар
В зрачках блеснет на самом донце,
На сердце ляжет, как загар.
Когда в твоем сольётся теле
Владычество его лучей,
Скажи по правде — неужели
Тебя ласкали горячей?
Поди к реке, и кинься в воду,
И, если можешь, — поплыви.
Какую всколыхнёшь свободу,
Какой доверишься любви!
Про горе вспомнишь ты едва ли,
И ты не назовёшь — когда
Тебя нежнее целовали
И сладостнее, чем вода.
Ты вновь желанна и прекрасна,
И ты опомнишься не вдруг
От этих ласково и властно
Струящихся по телу рук.
А воздух? Он с тобой до гроба,
Суровый или голубой,
Вы счастливы на зависть оба —
Ты дышишь им, а он тобой.
И дождь придёт к тебе по крыше,
Всё то же вразнобой долбя.
Он сердцем всех прямей и выше,
Всю ночь он плачет про тебя.
Ты видишь: сил влюбленных много.
Ты их своими назови.
Неправда, ты не одинока
В твоей отвергнутой любви.
Не плачь, не жалуйся, не надо,
Слезами горю не помочь,
В рассвете кроется награда
За мученическую ночь.
1942
* * *
Люби меня. Я тьма кромешная.
Слепая. Путанная. Грешная.
Но ведь кому, как не тебе
Любить меня? Судьба к судьбе.
Гляди, как в тёмном небе звёзды
Вдруг проступают. Так же просто
Люби меня, люби меня,
Как любит ночь сиянье дня.
Тебе и выбора-то нет:
Ведь я лишь тьма, а ты лишь свет.
Мария Петровых, Антология русского лиризма. ХХ век, русский лиризм, студия Александра Васина-Макарова, русская поэзия, Александр Васин-Макаров