Александр Васин-Макаров
К студийной работе над Антологией русской поэзии.
(Смысл, структура, подходы и некоторые технические детали)
Вероятно, наша «антология» будет выглядеть как самая несовершенная. Но — во-первых — пусть покажут антологию совершенную, к которой нельзя было бы предъявить никаких претензий, а — во-вторых — идеология нашей работы настолько отличается от «нормальной антологической», что, может статься, к результату её придётся подбирать какое-то иное название, поточнее.
Часть 1. Главные смыслы работы.
Предполагается не очередное собрание имён, не кладбище великих стихов, а принципиально иная книга, могущая дать представление о действительной структуре русской поэзии и состоящая именно из русских стихотворений.
Русская поэзия — это видимые миру слёзы и улыбки любви. Любви к жизни. И любви к смерти, если хотите, ибо и в ней содержится тоже любовь к жизни, но другой...
Итак, русская поэзия есть язык любви. И в этом смысле русские стихи религиозны. Непременно.
Надо спокойно понимать, что собрать все русские стихи истекающего века или хотя бы все «лучшие» не удастся никому: такая задача и ставиться не может всерьёз.
Для ясности замечу: русские стихи могут быть написаны и нерусским по анкете. Ровно так же, как абсолютный Иванов может произвести нечто гавайское.
То есть простейших признаков отбора мы использовать не можем.
Отсюда: необходимо стремиться — каждому участнику нашей работы! — хотя бы на интуитивном уровне представить основные свойства, тоны, признаки русской поэзии. Сиречь — русской любви. Сиречь — русской жизни. (Такая работа с собой мне кажется одним из главных смыслов нашей затеи!)
Никаких «формул русскости» для всеобщего употребления искать не будем, дабы не погрузиться в схоластику=безсмыслие, но и квазипростое «определение» типа «русское — всё, что написано на русском языке», сочинённое хитроватыми дураками для дураков простых, нас обманывать не должно.
Нуждается ли кто из нас в доказательствах существования русского пути, русской души, русской жизни, русской тоски, русской молитвы?
Если таковые есть — пусть сами займутся доказательствами. А с другими займёмся нашей работой.
Очевидно, что русскость — свидетельство принадлежности: глубокой и многосторонней, нередко и скорбной, но никак не оценка, не «богоизбранность».
Т.е. наша книга станет попыткой провести, или определить, или напомнить границу. И — как любая граница — она не может быть везде зафиксирована с абсолютной точностью. Потому существует — и мы можем сие использовать — понятие пограничной полосы, которая уже с полной достоверностью разводит разные территории и пространства.
Однако: что и от чего отделит эта граница?
В очерке, посвящённом «элитной» интеллигенции «Почему я так и не написал статью о Б. Окуджаве», мной описан реальный смысл пролеткульта=шестидесятничества=перестройки, который состоял и состоит в замене русского национального космоса подделками скорохватов и бездарей всех мастей. Напомнить о настоящем русском космосе — в данном случае поэтическом — и должен наш труд. А в чём-то и возвестить, что и в результате такого столетия именно русский поэтический мир жив — могуч, полнокровен, чист; поэтическая душа России, болея всеми болезнями века — и мы эти болезни тоже не будем укрывать, — непременно перебарывает их.
Вот чему служит наша работа. Причём в ряде случаев она может стать аналогом вытеснения с нашей земли давно вкатившейся интервенции, оккупации чужой, давно объявившей себя враждебной нам «интеркультуры».
Враг может не знать своего места в моей стране до некоторого времени, но я-то должен помнить — куда его потом гнать... И потому я вижу нашу «антологию» как проявление реального протеста, как встречный удар даже.
Стихам «русскоязычных» поэтов разных калибров и дарований мы можем посвятить недлинную статью, объясняя их отсутствие и не впадая в идиотизм отрицания их достоинств как раз нерусского свойства. При этом не забудем, что обилие попыток примазаться к великой нашей культуре через русский язык само по себе есть признание его мощи, уникальности, универсальности.
Мне кажется важным, что ответ-отпор почти вековой подмене даёт не «профессиональная» русская интеллигенция (которая сама давно действует на подменном поле и по нерусским правилам, чего, кажется, и не замечает!), а мы — современные народные низы, уже достаточно просвещённые, чтобы не смутиться перед дипломированной учёностью, и ещё, слава Богу, не утратившие первородных связей и ощущений народной жизни...
Итак, интервенция в культуре подошла к своей предельной черте и готова переступить её. И хочу мешать и помешать этому. (Мешаю и персонально — учительством и пением).
Ещё один главный смысл заключён, как мне кажется, в обнаружении, т.е. признании реальной структуры бытования поэзии в нашей стране.
Кроме светской («профессиональной») поэзии, списками которой и исчерпываются вообще все антологии – до нашей! – я вижу ещё, по крайней мере, три!! потока: поэзия песенная, поэзия собственно народная, поэзия церковная (не хочу странного термина «духовная»...)
Известный тезис: история поэзии – это череда смен школ и направлений, — может быть верен для западных культур, где поэзия лишь разновидность интеллектуальной деятельности нескольких десятков или сотен людей, но не для русской страны с её открытой, повсеместной, плотной поэтичностью, где стихи гениев становятся необходимой частью жизни буквально миллионов людей...
Для примера возьму Брюсова и Бродского: и тот, и другой попадают и в «школы», и в «направления»; и тот, и другой обладают целым рядом интересных свойств — от биографий до принципов письма, но русских стихов не написал ни Валерий, ни Джозеф, и потому их не будет, надеюсь, в нашей антологии.
Неоспоримое свидетельство существования «русского духа» нам даёт авторитетнейший знаток и практик фольклора — Баба-Яга. Окажись в её избушке какой-нибудь Чубайс, она по запаху мгновенно бы поняла, что с ним делать...
Не забудем и другого, именем которого клянутся все подряд, не вникая в стихи, и чьё 200-летие на пороге: «Здесь русский дух! Здесь Русью пахнет!» (Желающим в науку — дарю тему: «А. Пушкин как Баба-Яга светской русской культуры...»)
Часть II. Реальна ли наша затея?
Ни о какой полноте — уже условились! — и речи нет. Хотя бы — пока...
Обозначим межу. Попробуем представить устройство нашей поэтической страны — составим «карту». Напишем пояснительные статьи. Сопоставим советские клише с нынешними. Нащупаем необходимую твёрдость в «пограничных конфликтах». Отказываемся от просветительских потуг и оценочных рекомендаций! Долой убожество подневольных халтурщиков литпроцесса!, прививавших «тёмному народу» мифы, выгодные штукарям и бездарям! Без мифов — нельзя. Но! похороним (хотя бы для себя) мифологию фальшивую: срежиссированную, мошенническую, дешёвую, чужую и вредоносную.
Русская жизнь — вот замечательный природно-поэтическо-культур-ный миф. Поработаем на него.
Русь — живая лирика. Вот и весь сказ.
Лиризм — вот стержень и жизни, и поэзии русской.
«Но я люблю — за что, не знаю сам...» И «не победит её рассудок...» Какие ещё «определения» нужны!?
Так и видится русский лес: мы делаем свежую подсадку — и пусть наши прикорнённые деревца растут и растут. Да продолжат нашу работу те, кто поймут, что мы начали...
Плотницкая память подсказывает и другое: сделать бы самые тяжёлые «общестроительные работы»... А уж – отделка, покраска, наличники, стёкла да буфет с пианином... потом.
У талантливого человека всегда идеология вечности, а не времени и временщиков.
В. Белецкий сказал мне о религиозности русской поэзии, и я понял, что мы имеем в виду одно и то же: русская религиозность — та же лиричность. Разве что несколько сгущённая? Но у нас и религиозность бывает разная: от прозрачной к спокойной и однотонной, дальше — через сосредоточенно-суровую к экстатической и всесоединяющей.
Русский лиризм (или таким образом предстающая религиозность!) кажется мне не только корневым свойством нашей поэзии, но и частью русской воли к жизни.
Часть III. Бытие замысла. (Конкретное.)
Как быть с поэтами первых двух волн эмиграции?
Ещё: стихи белороссов и малороссов... Тоже ведь русские.
Что такое — русское стихотворение?
Что-то вроде капельки росы... Или замерший перед грозой луг. Или стенающая под ударами небесного гнева река. Или... заброшенное подворье. Или...
И во всём — русский лиризм — трагический и праздничный, юродствующий и рассветный, помрачённый и святой, трогательный и несуразный... Даже воинственный. Далее воюющий. Даже советский...
Вот из каких стихотворений будет состоять наша книга.
Когда она сложится, то помимо происшествия в нашей поэзии, в наших жизнях она явит собой, как мне кажется, и нечто сейчас непредставимое: как всякое живое она окажется больше замысла.
Кстати, о замысле: он будет уточняться по мере нашего вхождения в него, пластично меняться — будем спокойно смелы и незаносчивы в своих решениях, открыты в сомнениях, будем добротерпеливы к непониманию многими, что живое — обязательно «несовершенно»...
Ещё и ещё раз: предполагается не список русских поэтов, а собрание русских стихотворений. Полного такого собора не может быть по причине прекрасной: наша поэзия слишком жива и широка, чтобы кто-то мог успеть за её каждодневным расширением. Но в нашем труде должны быть слышны все основные звуки, создающие «мелодию» русской поэзии...
Естественной подготовкой к такой работе я считаю многие наши прошлые студийные собрания. Из последних — «Сумасшедшие стихи русских поэтов».
Выбор имён, приоритеты, конструкция всего «материала» и прочее — всё это показатели нашего отношения к русской поэзии и не больше.
Но и не меньше: известные прежние стереотипы строились исключительно в интересах какого-либо типа пропаганды — партийной, юдофильской, антирусской и т.д., а не в согласии с вековыми канонами живой русской культуры, а именно эти каноны я и считаю основами нашего грядущего труда.
Из каких же источников рождалась и рождается русская поэзия, это немыслимое чудо света?
Пусть главное русло кому-то видится в именах поэтов-гигантов. Кому-то — мне, допустим — в народном поэтическом чувстве. Пусть будут другие варианты, ну и давайте попробуем представить всё это вместе... А способы представить сей феномен — подскажет он сам...
Не странная ли задача — выбрать у Блока русские стихи? А что странного? Разве мало у него салонного? или надуманной «чертовщинки»? или того, о чём сказал И. Анненский: «Слова его горят на солнце георгина, //Горят, но холодом невыстраданных слёз...» Найдём у А.А. выстраданное — вот русские стихи...
Похоже и с В. Хлебниковым: где он «косит» под юродство? а где оно само говорит его голосом? Второе — в нашу книгу.
Понятно, никто поэту не указ. Тем более, когда он не спрашивает. Едва ли не у каждого существуют своего рода «вылетания из колеи», и получается, что русскость для многих поэтов только одна из дорог движения. Вот нам нужна именно она. Очень важно — как переживают русскость, чувствуют её те, кого отметила жизнь, а то и вечность...
Часть IV. Техническое выполнение.
Главные массивы, из которых складывается наша поэзия в XX веке в моём представлении таковы:
Народная поэзия
Светская поэзия
Церковная поэзия
Песенная поэзия
Как работать с этой «картой русских стихотворений»?
Использовать ли вообще эпитет «советский»?
Каковы темы самых необходимых статей? (О «Серебряном веке», О крестьянских поэтах 20-х годов, Русский лиризм, Самодеятельная песня России и т.д. Советская служилая песня и поэзия...)
Кого из известных литераторов можно было бы привлечь к такой работе?
Как собирать материал?? Вообще — каков алгоритм работы?
Собирать и выпускать лучше всего, пожалуй, частями. Разойтись на группы сочувствующих друг другу. Нужны комментаторы и примечальники — они соберут или напишут соответствующие сопровождения к разделам, стихотворениям, именам, найдут и переработают до нужного размера биографии поэтов.
Возможно, самый первый — смотровой — вариант сделаем почти номинальным — т.е. наберём основной состав имён, к ним — даже самым мощным — по 3-4 стихотворения; место статей пока подержат конспекты-скелеты и т.д. Т.е. создадим уменьшенную копию в масштабе 1:10 или 1:100...
Поимённый состав, мне кажется, особых разногласий не вызовет. Самые спорные предложения — взяли да вместе обсудили — вспомним про пограничную полосу. Хотя здесь важно принципиальное: лучше русское не упустить или нерусское прозевать?..
Каждый массив состоит из совокупности разделов. Конкретное имя может появиться и в разных разделах. А может быть и массивах...
* * *
Итак, перечислю основные мои предложения по поводу антологии...
Мы попытаемся дать новое представление о русской поэзии XX века, собирая свод именно русских стихотворений.
Предлагается принципиально иная структура «антологии», отражающая, на мой взгляд, реальность бытования поэзии в России.
Ведущим признаком русской поэзии выступает лиризм в самом широком смысле: и как свойство поэтическое и жизненное.
Лиризм есть специфическое проявление русского чувства любви и потому родствен, а может быть, и тождествен религиозности русских. Возможно, многие другие свойства нашей поэзии – разные лики лиризма.
При всей недоработанности «карты русской поэзии» – она необходима как напоминание об «исконных наших землях» для защиты их от вторжений и подмен: «Чужой земли не нужно нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим».
Наша будущая книга — протест «пролеткульту» века! Заявление, что мы видим действительные цели марионеточной самозваной «элиты» евтушенок и гайдаров. У нас — другие заботы...
При всей обильности работы мне видится вполне обозримая цепь алгоритмов нашей деятельности: поэтапность, создание минимального базисного макета, параллельная работа групп и персон над конкретными заданиями... Финал хоть сколько-нибудь удовлетворительный, по-моему, не за горами...
Необходимая детализация и распределение материалов произойдут в динамике работы и в зависимости от конкретных сил студии, пожелавших включиться в создание нашей Книги.
«Велика Россия, а отступать некуда».
Ну, что, дорогие мои, — с Богом?
Александр Васин-Макаров
Ноябрь 1998 г.
Прочитано 1 декабря 1998 г. на Студии. Филиал Лит. музея