Римма Ивановна Виноградова, дочь убитого большевиками православного священника, родилась на Алтае. В начале 20-х годов попала в Харбин, довольно быстро став заметной фигурой в общественной и литературной жизни русской диаспоры (вместе с мужем А. Н. Покровским, руководителем Русской партии). Опубликовала четыре книги стихов («Армия песен», 1928 г.; «Господи, спаси Россию», 1930 г., «Не покорюсь!», 1932 г.; «На звон мечей», 1934 г.). В периодической печати выступала под псевдонимами (кроме основного) Елена Инсарова, Джунгар. С вторжением японцев (1934 г.) уехала в Шанхай, где в 1937 году выпустила два сборника стихов «На боевом посту» и «Медный гул».
После Второй мировой войны — через Филиппины и Бразилию — поселилась в Чили, в Сантьяго, где в бедности и одиночестве встретила последние дни. Главным достоянием и в Китае, и в Чили считала семейную библиотеку — более 4000 русских книг...
Алтайский дом печати в 2011-м издал книгу стихов М. Колосовой «Вспомнить, нельзя забыть».
* * *
Наши матери влюблялись при луне,
Вместе слушали с любимым соловья...
Твой возлюбленный в шинели, на коне,
Среди крови гаснет молодость твоя...
Не жених ли твой под Харьковом погиб?
На носилках там не твой ли без ноги?
Сероглазая моя, ведь это твой
Комиссарами расстрелян под Москвой?
Молодого мужа, вырвавши из рук,
Растерзала разъярённая толпа...
А у той на юге где-то милый друг
Под будённовскими шашками упал...
Сколько их, считавших долгие года,
Не дождавшихся любимых никогда...
Белокурых, русокудрых, молодых...
Кто считал ваши печальные ряды?
Тяжко каждой, если милый друг убит.
Участь горькая для всех для нас одна.
Одинаково заплакали навзрыд
С комиссаршей офицерская жена...
Наши матери влюблялись при луне,
Обручались под распевы соловья.
А как мы любили, пусть расскажет мне
Искалеченная молодость твоя!
В ПУСТЫНЕ
Россия? Ты ещё жива?
В цвету черёмуховом ты ли?..
Зимой, наверно, на дрова
Мою черёмуху срубили…
Неправда! Ты не умерла,
Хоть и подрублена под корень,
С душой Двуглавого Орла,
Который грозам непокорен!
Ты – вся в огне и вся в цвету.
И ты ни в чём не виновата.
Лелеешь новую мечту –
И громового ждёшь раската.
Детьми замученная мать!
И мы обречены судьбою
Тебя любить и понимать
И плакать горько над тобою.
Какое счастье русским быть!
Какая тяжесть быть им ныне…
В России горько стало жить,
А без России мы… в пустыне.
Мужчины будут по-мужски
Решать мудрёную задачу.
А я в цепях немой тоски
Молюсь, и жалуюсь, и плачу.
Россия? Ты ещё жива?
Ты новой ждёшь войны и крови?
На помощь звать? Но где слова?
И есть ли нынче сила в слове?..
4 июля 1932
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ
Вставала затемно со свечкой.
Был слышен кашель за стеной.
Шла умываться на крылечко,
Где умывальник жестяной.
А под навесом, в полумраке,
Где кони хрумкали овёс,
Чужие лаяли собаки
И пахло дёгтем от колёс.
Сейчас поедем. Мимо пашни,
Там, где под взрыхленной землёй
Лежит мужицкий труд всегдашний
И клад наш русский, золотой.
За синеватой дымкой горы:
Алтай, утёсы, снег и даль.
Мои знакомые просторы,
Моя знакомая печаль.
Блистает куполом церковным
Вдали какое-то село...
. . . . . . . . . . . . .
Опять меня к родным и кровным
Живое сердце увело!
И здесь, в чужом холодном мире,
Вдруг, не сдержавшись, закричу:
«Эй, далеко ли до Сибири?
Гони, ямщик! Домой хочу!»
БОР МОЙ...
Плачу над грушей дюшес,
Сгорбилась в горе великом:
Где ты, родимый мой лес,
Папоротник, земляника!
Право, смешной разговор:
Я разлюбила бананы.
Бор мой, сосновый мой бор,
Запах медовый и пьяный!
Может быть, в этом году
(Дай помечтаю немножко!)
Утром на зорьке пойду
В рощу с плетёным лукошком.
Как это мог ты забыть?
Тише... в лесу – это в храме!
Буду сбирать я грибы
И воевать с комарами.
Лес мой, родимый мой лес!
В горести сгорбила спину...
Видно, опутал нас бес
И уволок на чужбину.
Грусть мою, русскую грусть
Выпущу птичкой из рук я.
Допьяна нынче напьюсь
Новой печалью – разлукой.
Склоны отвесные гор...
Нет, уж не песней, а криком:
– Бор мой, сосновый мой бор,
Папоротник, земляника!
1929
НОВЫЕ
Достались нам тяжесть и горе,
В заботах о завтрашнем дне
Нам некогда думать о вздоре —
О картах, цыганках, вине...
Всю юность с врагами рубиться!
Всю молодость нищими жить...
И как-то суметь прокормиться
И близких своих прокормить.
Отцы увлекались балетом,
А дяди «ходили в народ»...
А мы и не мыслим об этом,
К иному нас сердце зовёт.
Мы «чашу не пьём круговую»,
Нам некогда пить и гулять.
Отцовскую «скорбь мировую»
Нам тоже сейчас не понять.
Чужда нам былая Россия,
Советская — тоже чужда.
Живём на чужбине — чужие,
И наша царица — Нужда.
И всё же сквозь красные дали,
Сквозь ненависть, слёзы и тьму
Вплотную мы жизнь увидали
И цену узнали всему.
И то, что отцы не сумели
Наш дом сохранить от воров,
Искали туманные цели
И слушали песни без слов, —
Да будет нам вечной наукой!..
Сумеем иначе мы жить:
Мы гордостью, верой и мукой
Учились Россию любить!
НЕОЖИДАННАЯ РУСЬ
Творцы и разрушители умрут...
Но вечно над Россией Божий суд!
Тень Пугачёва сердцу далека,
Но близок ясный образ Ермака.
Мозг Ленина стихийность не вместил –
Разрушил, но создать не стало сил...
Страна Петра погибнуть не должна,
Но ей безвестная дорога суждена.
Не будем же загадывать вперёд:
Какой дорогой Родина пойдёт?
Как лава раскалённая, гремит,
Грохочет взрывами безумец-динамит!
Сегодня на груди кровавый бант,
А завтра... поведёт плечом гигант...
На смену залпом – шелесты травы...
И будут виноватые правы!
Пройдут года. В застенке будет храм.
На смену пороху – кадильный фимиам.
Творцы и разрушители идут, –
Кого из них признают и поймут?
И эта неизвестность хороша!
И радуется... и болит душа...
Звенит сквозь слёзы мой задорный смех:
Россия будет неожиданной для всех!
1929
После Второй мировой войны — через Филиппины и Бразилию — поселилась в Чили, в Сантьяго, где в бедности и одиночестве встретила последние дни. Главным достоянием и в Китае, и в Чили считала семейную библиотеку — более 4000 русских книг...
Алтайский дом печати в 2011-м издал книгу стихов М. Колосовой «Вспомнить, нельзя забыть».
* * *
Наши матери влюблялись при луне,
Вместе слушали с любимым соловья...
Твой возлюбленный в шинели, на коне,
Среди крови гаснет молодость твоя...
Не жених ли твой под Харьковом погиб?
На носилках там не твой ли без ноги?
Сероглазая моя, ведь это твой
Комиссарами расстрелян под Москвой?
Молодого мужа, вырвавши из рук,
Растерзала разъярённая толпа...
А у той на юге где-то милый друг
Под будённовскими шашками упал...
Сколько их, считавших долгие года,
Не дождавшихся любимых никогда...
Белокурых, русокудрых, молодых...
Кто считал ваши печальные ряды?
Тяжко каждой, если милый друг убит.
Участь горькая для всех для нас одна.
Одинаково заплакали навзрыд
С комиссаршей офицерская жена...
Наши матери влюблялись при луне,
Обручались под распевы соловья.
А как мы любили, пусть расскажет мне
Искалеченная молодость твоя!
В ПУСТЫНЕ
Россия? Ты ещё жива?
В цвету черёмуховом ты ли?..
Зимой, наверно, на дрова
Мою черёмуху срубили…
Неправда! Ты не умерла,
Хоть и подрублена под корень,
С душой Двуглавого Орла,
Который грозам непокорен!
Ты – вся в огне и вся в цвету.
И ты ни в чём не виновата.
Лелеешь новую мечту –
И громового ждёшь раската.
Детьми замученная мать!
И мы обречены судьбою
Тебя любить и понимать
И плакать горько над тобою.
Какое счастье русским быть!
Какая тяжесть быть им ныне…
В России горько стало жить,
А без России мы… в пустыне.
Мужчины будут по-мужски
Решать мудрёную задачу.
А я в цепях немой тоски
Молюсь, и жалуюсь, и плачу.
Россия? Ты ещё жива?
Ты новой ждёшь войны и крови?
На помощь звать? Но где слова?
И есть ли нынче сила в слове?..
4 июля 1932
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ
Вставала затемно со свечкой.
Был слышен кашель за стеной.
Шла умываться на крылечко,
Где умывальник жестяной.
А под навесом, в полумраке,
Где кони хрумкали овёс,
Чужие лаяли собаки
И пахло дёгтем от колёс.
Сейчас поедем. Мимо пашни,
Там, где под взрыхленной землёй
Лежит мужицкий труд всегдашний
И клад наш русский, золотой.
За синеватой дымкой горы:
Алтай, утёсы, снег и даль.
Мои знакомые просторы,
Моя знакомая печаль.
Блистает куполом церковным
Вдали какое-то село...
. . . . . . . . . . . . .
Опять меня к родным и кровным
Живое сердце увело!
И здесь, в чужом холодном мире,
Вдруг, не сдержавшись, закричу:
«Эй, далеко ли до Сибири?
Гони, ямщик! Домой хочу!»
БОР МОЙ...
Плачу над грушей дюшес,
Сгорбилась в горе великом:
Где ты, родимый мой лес,
Папоротник, земляника!
Право, смешной разговор:
Я разлюбила бананы.
Бор мой, сосновый мой бор,
Запах медовый и пьяный!
Может быть, в этом году
(Дай помечтаю немножко!)
Утром на зорьке пойду
В рощу с плетёным лукошком.
Как это мог ты забыть?
Тише... в лесу – это в храме!
Буду сбирать я грибы
И воевать с комарами.
Лес мой, родимый мой лес!
В горести сгорбила спину...
Видно, опутал нас бес
И уволок на чужбину.
Грусть мою, русскую грусть
Выпущу птичкой из рук я.
Допьяна нынче напьюсь
Новой печалью – разлукой.
Склоны отвесные гор...
Нет, уж не песней, а криком:
– Бор мой, сосновый мой бор,
Папоротник, земляника!
1929
НОВЫЕ
Достались нам тяжесть и горе,
В заботах о завтрашнем дне
Нам некогда думать о вздоре —
О картах, цыганках, вине...
Всю юность с врагами рубиться!
Всю молодость нищими жить...
И как-то суметь прокормиться
И близких своих прокормить.
Отцы увлекались балетом,
А дяди «ходили в народ»...
А мы и не мыслим об этом,
К иному нас сердце зовёт.
Мы «чашу не пьём круговую»,
Нам некогда пить и гулять.
Отцовскую «скорбь мировую»
Нам тоже сейчас не понять.
Чужда нам былая Россия,
Советская — тоже чужда.
Живём на чужбине — чужие,
И наша царица — Нужда.
И всё же сквозь красные дали,
Сквозь ненависть, слёзы и тьму
Вплотную мы жизнь увидали
И цену узнали всему.
И то, что отцы не сумели
Наш дом сохранить от воров,
Искали туманные цели
И слушали песни без слов, —
Да будет нам вечной наукой!..
Сумеем иначе мы жить:
Мы гордостью, верой и мукой
Учились Россию любить!
НЕОЖИДАННАЯ РУСЬ
Творцы и разрушители умрут...
Но вечно над Россией Божий суд!
Тень Пугачёва сердцу далека,
Но близок ясный образ Ермака.
Мозг Ленина стихийность не вместил –
Разрушил, но создать не стало сил...
Страна Петра погибнуть не должна,
Но ей безвестная дорога суждена.
Не будем же загадывать вперёд:
Какой дорогой Родина пойдёт?
Как лава раскалённая, гремит,
Грохочет взрывами безумец-динамит!
Сегодня на груди кровавый бант,
А завтра... поведёт плечом гигант...
На смену залпом – шелесты травы...
И будут виноватые правы!
Пройдут года. В застенке будет храм.
На смену пороху – кадильный фимиам.
Творцы и разрушители идут, –
Кого из них признают и поймут?
И эта неизвестность хороша!
И радуется... и болит душа...
Звенит сквозь слёзы мой задорный смех:
Россия будет неожиданной для всех!
1929