Андрей Платонович Климентов, старший сын железнодорожного рабочего, мастера-виртуоза, родился недалеко от Воронежа, в селе Ямская Слобода. (Мать, дочь часового мастера, женщина глубокой православной веры, родила одиннадцать детей.) Учёбу в городском училище прервал из-за недостатка средств и с 1913 года работал рассыльным, литейщиком, помощником машиниста. Образование продолжил в 1918 году в политехникуме. Входит в литературную жизнь Воронежа — печатает статьи, рассказы, стихи; в 1921-м — брошюра «Электрификация», в 1922-м — сборник стихов «Голубая глубина».
В эти годы А. Платонов — председатель ЧК по борьбе с засухой в губернии, инженер-мелиоратор губернского управления, а с февраля 1926 года — член ЦК Союза сельского крестьянства и лесных работ...
Переезжает в Москву. Уволен со службы. Становится профессиональным литератором; при том, что многие рассказы и повести напечатать не удавалось, издал 12 книг в 1927–1940 гг.
Пришла известность, а с ней и потоки рапповских «обличений» (конечно, Л. Авербах, но и Горький руку приложил, а позже и А. Фадеев).
В 1938-м в лагерь по 58-й статье (контрреволюционная деятельность) угодил его 15-летний сын. (В 1941-м с помощью Шолохова будет освобождён, а ещё через два года умрёт от полученного в лагере туберкулёза.)
Войну (с 1942 г.) А. Платонов проходит военкором газеты «Красная звезда», публикует четыре книги военной прозы.
После войны продолжал писать непубликуемую прозу и не принимаемые к постановке сценарии, печатал переложения русских и башкирских сказок.
Умер в Москве, как и сын — от туберкулёза.
К столетию писателя в Воронеже был открыт памятник. Книги А. Платонова регулярно появляются на прилавках книжных магазинов.
ИЗ ПОЭМЫ «МАРИЯ»
В моём сердце песня вечная
И вселенная в глазах,
Кровь поёт по телу речкою,
Ветер в тихих волосах.
Ночью тайно поцелует
В лоб горячая звезда
И к утру меня полюбит
Без надежды, навсегда.
Голубая песня песней
Ладит с думою моей,
А дорога — неизвестней,
В этом мире я ничей.
Я родня траве и зверю
И сгорающей звезде,
Твоему дыханью верю
И вечерней высоте.
Я не мудрый, а влюблённый,
Не надеюсь, а молю.
Я теперь за все прощённый,
Я не знаю, а люблю.
ПУТЬ В ГОРЫ
Поля бурьяном зарастали,
И зверь по чащам ликовал.
И мы пришли — зубцами стали
Плуг рвы и степи запахал.
Живое солнце в красных жилах
Дробило землю на куски,
Отцы ворочались в могилах,
Колосья вспухли, как соски.
Мир раскаленный был враждебен,
Спала машина в недрах руд.
Но человек родился гневен —
Его путь в горы долог, крут.
Постскриптум____________________________________
А. Платонов. Из писем, документов, записных книжек.
Я забыл сказать, что кроме поля, деревни, матери и колокольного звона я любил ещё (и чем больше живу, тем больше люблю) паровозы, машину, ноющий гудок и потную работу. Я уже тогда понял, что всё делается, а не само родится, и долго думал, что и детей-то где-то делают под большим гудком, а не мать из живота вынимает.
Неужели человек — животное и моя антропоморфная выдумка — одно безумие?
Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и проза. Но мне кажется — настоящее искусство, настоящая мысль только и могут рождаться в таком захолустье. Но всё-таки здесь грустная жизнь, тут стыдно даже маленькое счастье…
Мое спасение — в переходе моей любви к тебе в религию.
И всех людей в этом спасение.
Это я знаю вернее всего, и за это буду воевать.
Как хорошо и спокойно мне, Мария.
Я счастливее первых дней любви к тебе.
Я от тебя ничего не требую теперь. В боготворении любимой — есть высшая и самая прочная любовь.
На войне у людей ландшафт воспринимается иначе, оценивается каждый естественный предмет, потому что война — это зона между их жизнью и смертью, где жизнь добывается в тяжёлом труде через смерть врага, — война вместе с тем место, где надолго решается судьба человечества. Например, русское серое обычное поле является великим многозначительным образом, а супряга, когда тринадцать-четырнадцать детей и старух впряжены в общую лямку, тянут однолемешный плуг, — с и м в о л о м непобедимой России...
...Один наш командир поднимал своих бойцов в атаку, был сильный огонь противника, у командира оторвало миной левую руку; тогда он взял свою оторванную руку в правую, поднял свою окровавленную руку над своей головой, как меч и как знамя, воскликнул: «Вперёд!», и бойцы яростно пошли за ним в атаку....
Я видел на фронте храбрейших людей, которые, однако, не могут ни слушать музыку, ни видеть цветы — плакали...
Даже у Пушкина и Толстого — мучительное лишь «очаровательно».
Мать, рождая сына, всегда думает: не ты ли — тот?
Женщина — путь и средство, сын её — цель и смысл пути.
...Если бы мой брат Митя или Надя — через 21 год после своей смерти вышли из могилы подростками, как они умерли, и посмотрели б на меня, что со мною сталось? — Я стал уродом, изувеченным и внешне и внутренне. — «Андрюшка, разве это ты?» — «Это я — я прожил жизнь».
В эти годы А. Платонов — председатель ЧК по борьбе с засухой в губернии, инженер-мелиоратор губернского управления, а с февраля 1926 года — член ЦК Союза сельского крестьянства и лесных работ...
Переезжает в Москву. Уволен со службы. Становится профессиональным литератором; при том, что многие рассказы и повести напечатать не удавалось, издал 12 книг в 1927–1940 гг.
Пришла известность, а с ней и потоки рапповских «обличений» (конечно, Л. Авербах, но и Горький руку приложил, а позже и А. Фадеев).
В 1938-м в лагерь по 58-й статье (контрреволюционная деятельность) угодил его 15-летний сын. (В 1941-м с помощью Шолохова будет освобождён, а ещё через два года умрёт от полученного в лагере туберкулёза.)
Войну (с 1942 г.) А. Платонов проходит военкором газеты «Красная звезда», публикует четыре книги военной прозы.
После войны продолжал писать непубликуемую прозу и не принимаемые к постановке сценарии, печатал переложения русских и башкирских сказок.
Умер в Москве, как и сын — от туберкулёза.
К столетию писателя в Воронеже был открыт памятник. Книги А. Платонова регулярно появляются на прилавках книжных магазинов.
ИЗ ПОЭМЫ «МАРИЯ»
В моём сердце песня вечная
И вселенная в глазах,
Кровь поёт по телу речкою,
Ветер в тихих волосах.
Ночью тайно поцелует
В лоб горячая звезда
И к утру меня полюбит
Без надежды, навсегда.
Голубая песня песней
Ладит с думою моей,
А дорога — неизвестней,
В этом мире я ничей.
Я родня траве и зверю
И сгорающей звезде,
Твоему дыханью верю
И вечерней высоте.
Я не мудрый, а влюблённый,
Не надеюсь, а молю.
Я теперь за все прощённый,
Я не знаю, а люблю.
ПУТЬ В ГОРЫ
Поля бурьяном зарастали,
И зверь по чащам ликовал.
И мы пришли — зубцами стали
Плуг рвы и степи запахал.
Живое солнце в красных жилах
Дробило землю на куски,
Отцы ворочались в могилах,
Колосья вспухли, как соски.
Мир раскаленный был враждебен,
Спала машина в недрах руд.
Но человек родился гневен —
Его путь в горы долог, крут.
Постскриптум____________________________________
А. Платонов. Из писем, документов, записных книжек.
Я забыл сказать, что кроме поля, деревни, матери и колокольного звона я любил ещё (и чем больше живу, тем больше люблю) паровозы, машину, ноющий гудок и потную работу. Я уже тогда понял, что всё делается, а не само родится, и долго думал, что и детей-то где-то делают под большим гудком, а не мать из живота вынимает.
Неужели человек — животное и моя антропоморфная выдумка — одно безумие?
Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и проза. Но мне кажется — настоящее искусство, настоящая мысль только и могут рождаться в таком захолустье. Но всё-таки здесь грустная жизнь, тут стыдно даже маленькое счастье…
Мое спасение — в переходе моей любви к тебе в религию.
И всех людей в этом спасение.
Это я знаю вернее всего, и за это буду воевать.
Как хорошо и спокойно мне, Мария.
Я счастливее первых дней любви к тебе.
Я от тебя ничего не требую теперь. В боготворении любимой — есть высшая и самая прочная любовь.
На войне у людей ландшафт воспринимается иначе, оценивается каждый естественный предмет, потому что война — это зона между их жизнью и смертью, где жизнь добывается в тяжёлом труде через смерть врага, — война вместе с тем место, где надолго решается судьба человечества. Например, русское серое обычное поле является великим многозначительным образом, а супряга, когда тринадцать-четырнадцать детей и старух впряжены в общую лямку, тянут однолемешный плуг, — с и м в о л о м непобедимой России...
...Один наш командир поднимал своих бойцов в атаку, был сильный огонь противника, у командира оторвало миной левую руку; тогда он взял свою оторванную руку в правую, поднял свою окровавленную руку над своей головой, как меч и как знамя, воскликнул: «Вперёд!», и бойцы яростно пошли за ним в атаку....
Я видел на фронте храбрейших людей, которые, однако, не могут ни слушать музыку, ни видеть цветы — плакали...
Даже у Пушкина и Толстого — мучительное лишь «очаровательно».
Мать, рождая сына, всегда думает: не ты ли — тот?
Женщина — путь и средство, сын её — цель и смысл пути.
...Если бы мой брат Митя или Надя — через 21 год после своей смерти вышли из могилы подростками, как они умерли, и посмотрели б на меня, что со мною сталось? — Я стал уродом, изувеченным и внешне и внутренне. — «Андрюшка, разве это ты?» — «Это я — я прожил жизнь».