Родился в Царском Селе.
Сын крупного земельного арендатора, придворного фотографа, Георгий Авдеевич Оцуп эмигрировал в начале 20-х в Германию (где окончил университет), а потом во Францию. Чтобы не путали с братом (Николаем Оцупом), взял псевдонимом фамилию одного из близких знакомых Пушкина.
Опубликовал сборники: «Строфы» (1928 г.), «Новые стихотворения» (1946 г.) и «Третья книга» (1953 г.).
Похоронен в Штутгарте.
В 2010 году в России опубликована книга его стихотворений.
* * *
Ты думаешь: в твоё жилище
Судьба клюкой не постучит...
И что тебе до этой нищей,
Что там на улице стоит!
Но грозной круговой порукой
Мы связаны, и не дано
Одним томиться смертной мукой,
Другим пить радости вино.
Мы — те, кто падает и стонет,
И те, чье нынче торжество;
Мы — тот корабль, который тонет,
И тот, что потопил его.
* * *
Как отроду слепым сказать о белом цвете:
Что он как молоко? Как свет? Как полотно?
И разве объяснишь ты, что такое ветер,
На ветку показав, стучащую в окно?..
Но очевидностью прямого откровенья
Порой, как молнией, душа поражена,
И совершенный слух и огненное зренье,
Как некий чудный дар, в себе несёт она.
И сразу гаснет свет. И ропотом и мглою
Мы вдруг окружены. Лишь память шепчет нам:
Вот здесь дорога шла, за этою стеною,
Здесь был крутой обрыв, а небо было — там.
* * *
Ты помнишь ли, как в Царскосельском парке,
Вдоль всей Екатерининской аллеи,
Вдоль синих окон белого дворца
В сентябрьском воздухе кружились листья,
То жёлтые, то красные, и мягко
Ложились на траву и на скамейки,
На плечи белых мраморных богов.
Стояли дни, когда не только воздух,
Но самый мир становится прозрачным
И звуки и цвета приобретают
Какую-то особенную ясность.
В них было что-то царственное, в этих
Дубах и клёнах, так они спокойно
Своё роняли золото на землю,
Империя тогда уже клонилась
К ущербу, но безмолвие и холод,
Ничем ненарушимые, царили
В те годы там, в торжественных садах,
Чуть тронутых осенним увяданьем.
А посреди пруда с большой колонны
Орёл чугунный, крылья распластав,
Летел — напоминание о славе, —
Пронзительным не нарушая криком
Предгибельной и полной тишины.
ВОСЬМИСТИШИЯ
1
Сойди на этот плоский камень,
Стань на колени, отогни
Большую ветку и руками
Воды холодной зачерпни.
Она прольётся. И не надо
Хранить её; в ладонях ты
След унесёшь её прохлады,
Её певучей чистоты.
3
Живой зелёною оградой
Луг перерезан пополам.
Коров задумчивое стадо
Неторопливо бродит там.
Спокойно морду поднимает
Одна из них — и небеса
Вдруг на мгновенье отражают
Её покатые глаза.
* * *
Ушла, отодвинулась суша,
И волны, подобно горам,
Громады туманные рушат
И снова вздымаются. Там
Огромный корабль погибает,
И пушечных выстрелов рёв
Сквозь пену и мглу долетает
До тёмных, ночных берегов.
Давно ли ещё красовались
Нарядные флаги на нём,
И пенье и смех раздавались,
И клики, и музыки гром?..
Европа, угрюмо и страшно
Ты гибнешь, ты тонешь: вода
Твои исполинские башни
Готова покрыть навсегда.
Но с веткой масличною птица
Не будет, слетев с высоты,
Над верным ковчегом кружиться:
Его не построила ты.
1940
* * *
Широкий ветер заметёт,
Песок засыплет, дождь размоет,
Зелёным мохом обрастёт
Дом, что за камнем камень строит,
Трудясь упорно, человек.
И в окон выбитых глазницы
Влетать зимою будет снег,
Звездами легкими кружиться.
Сменяет смерть и тишина
Земного шума быстротечность, —
Но для чего-то нам дана
Простая, мирная безпечность.
Так пахарь на зелёный склон
Везувия спокойно всходит,
Меж тем как медленно уходит
Дымок его под небосклон.
* * *
В небе синем и бездонном
Сколько безконечных лет
С лёгким звоном, с чистым звоном
Мчится чистый звёздный свет.
На холмы и на долины
Падает, и на поля...
Нежной музыке старинной
Внемлет бледная земля.
Отчего бы ей, как прочим,
Не вступать в согласный хор,
Не запеть во мраке ночи
Средь серебряных сестёр?
Отчего, когда смеются
И ликуют небеса,
Лишь с неё одной несутся
Жалобные голоса?
Отчего мы так угрюмо,
О высоком позабыв,
Отвечаем грубым шумом
На таинственный призыв?