Сын московского врача (впоследствии погибшего в СЛОНе). Занимался электротехникой, интересовался идеями Л. Толстого. В 1931 году, как член подмосковной коммуны толстовцев, переехал в Сибирь, под Новокузнецк, – занимался сельским хозяйством, преподавал в школе, писал стихи.
За принадлежность к этой общине был арестован и с 1937 по 1940 год сидел в следственной тюрьме, а затем 8 лет в Мариинских лагерях.
Умер Гюнтер Густавович Тюрк в Бийске, где отбывал ссылку. Его тюремные стихи выучили наизусть и вынесли на волю друзья – Д. Моргачёв и Д. Пащенко.
В 1997 году издана книга «Тебе, моя звезда» (Новосибирск); в 2016-м – «Письма другу» (Москва).
* * *
Ветер волнует ковыль,*
Грустное время пророчит,
Кружит взметённую пыль,
Дать ей покоя не хочет.
Что-то и я загрустил…
Вспомнил о близких – о дальних!
– Память, – стучусь я, – впусти,
Я твой смиренный печальник.
Сколько для вражьих сердец
Отлито пуль молодецких...
Где ты закопан, отец,
На островах Соловецких?
Надо судьбу принимать –
Так уж от века ведётся.
Тщетно ждала тебя мать,
Да и меня не дождётся.
Вот и томится с утра
Сердце сиротской тоскою.
Нас разделяет, сестра,
Горькое море людское.
Ждали вы, мать и сестра,
Мужа, и сына, и брата...
Кружится пепел костра,
Дым улетел без возврата.
Там, где цинготной десной
Грыз я искрящийся трепел,
Пыль на дороге степной.
Это души моей пепел.
________________________
*На стихи написана музыка А. Васиным-Макаровым.
За принадлежность к этой общине был арестован и с 1937 по 1940 год сидел в следственной тюрьме, а затем 8 лет в Мариинских лагерях.
Умер Гюнтер Густавович Тюрк в Бийске, где отбывал ссылку. Его тюремные стихи выучили наизусть и вынесли на волю друзья – Д. Моргачёв и Д. Пащенко.
В 1997 году издана книга «Тебе, моя звезда» (Новосибирск); в 2016-м – «Письма другу» (Москва).
* * *
Ветер волнует ковыль,*
Грустное время пророчит,
Кружит взметённую пыль,
Дать ей покоя не хочет.
Что-то и я загрустил…
Вспомнил о близких – о дальних!
– Память, – стучусь я, – впусти,
Я твой смиренный печальник.
Сколько для вражьих сердец
Отлито пуль молодецких...
Где ты закопан, отец,
На островах Соловецких?
Надо судьбу принимать –
Так уж от века ведётся.
Тщетно ждала тебя мать,
Да и меня не дождётся.
Вот и томится с утра
Сердце сиротской тоскою.
Нас разделяет, сестра,
Горькое море людское.
Ждали вы, мать и сестра,
Мужа, и сына, и брата...
Кружится пепел костра,
Дым улетел без возврата.
Там, где цинготной десной
Грыз я искрящийся трепел,
Пыль на дороге степной.
Это души моей пепел.
________________________
*На стихи написана музыка А. Васиным-Макаровым.
* * *
Мои одинокие боли
В безмолвных стенах затая,
Подруга ты мне поневоле,
Тюремная клетка моя.
Ты днём наполняешься глухо,
Как шорохом крови из тьмы,
Едва уловимою слухом
Размеренной жизнью тюрьмы.
С подъёма, ещё до рассвета,
И до окончания дня,
Как юная муза поэта,
Ты не отпускаешь меня.
Ты слышишь мольбы и проклятья,
Но, грубостью не смущена,
Лишь крепче сжимаешь объятья,
Прощая мне всё, как жена.
А ночью, когда в исступленье
Рыдаю, не выдержав, я,
Как нянечка – выздоровленья,
Ты ждёшь моего забытья.
С мечтами, как стая снежинок,
С тоскою, как злая змея,
Твой раб я, твой ревностный инок,
Тюремная келья моя.
Но изредка в сумрачной тени
Твоей, словно осенью клён,
Восторгом немых озарений
Бываю я преображён:
Со всем примирён и утешен,
Свободен от мук и утрат,
Как солнечный зайчик, безгрешен,
Как вольная ласточка, рад.
* * *
Сердце болит… О, как сердце болит!
Как воспалившаяся ножевая
Тайная рана, не переставая,
Сердце болит…
Люди, скажите, зачем – и кому –
Это страданье великое нужно?
Окна в решётках и каменный ужас
Камеры… Непостижимо уму!
Не оттого ли, что были всегда
Авеля дети и Каина дети,
Ложь и насилие были на свете,
Боль и безсилие, зло и вражда?
Каина дети, я вас узнаю,
Рыцари братоубийственной злобы,
Жизнь на планете растлившие, чтобы
Мир переделать во славу свою!
Ясен ответ. Но и ясен мой путь:
Сердце моё из винтовки прострелят.
Милая, плачь в одинокой постели!
Ясен мой путь.
* * *
Хоть и давят тюремные стены,
Хоть я в клетку, как зверь, заключён,
От кошмара безумного плена
Я волшебной мечтой отвлечён.
Я утешен чудесной мечтою
О единстве всего бытия,
Я избавлен молитвой простою
От всегдашней тоски и нытья.
Бог таинственный! Мир безпредельный!
Жизнь как море любви и тревог!
Вашей песни – тончайшей, свирельной –
До конца я постигнуть не мог.
Но внимать этой музыке страстной
Каждодневно стремился мой слух,
Красотой его стройной и властной
Упивался мой творческий дух.
И теперь в тишине заточенья,
Облегчённый молитвой, порой
Вновь я слышу далёкое пенье,
Как пастушью свирель за горой.
***
Пыльный день. Сухой и тусклый вечер.
Небосвод от зноя отвердел.
Кажется, его и вспомнить нечем,
Этот день невольничий без дел.
Но смотри: синеющею тучей
Над полуиссохшею рекой
Заклубилось облако созвучий
Дальнею тревогой и тоской.
Духота сгустилась до предела,
Вспыхивают рифмы в тишине,
И священный трепет то и дело
Звонко пробегает по спине.
Грянь же, гнев Господень, чтобы с треском
Раскололся этот небосклеп,
Чтобы, оглушённый, я от блеска
Красоты и истины ослеп!
Откровеньем душу опали мне
И уста горящие мои
Ороси твоим чистейшим ливнем,
Творческим восторгом напои!
Чтоб потом, когда промчатся годы
(Может, ещё выживу – как знать?),
Этот день как высший миг свободы
На закате мог я вспоминать.
Мои одинокие боли
В безмолвных стенах затая,
Подруга ты мне поневоле,
Тюремная клетка моя.
Ты днём наполняешься глухо,
Как шорохом крови из тьмы,
Едва уловимою слухом
Размеренной жизнью тюрьмы.
С подъёма, ещё до рассвета,
И до окончания дня,
Как юная муза поэта,
Ты не отпускаешь меня.
Ты слышишь мольбы и проклятья,
Но, грубостью не смущена,
Лишь крепче сжимаешь объятья,
Прощая мне всё, как жена.
А ночью, когда в исступленье
Рыдаю, не выдержав, я,
Как нянечка – выздоровленья,
Ты ждёшь моего забытья.
С мечтами, как стая снежинок,
С тоскою, как злая змея,
Твой раб я, твой ревностный инок,
Тюремная келья моя.
Но изредка в сумрачной тени
Твоей, словно осенью клён,
Восторгом немых озарений
Бываю я преображён:
Со всем примирён и утешен,
Свободен от мук и утрат,
Как солнечный зайчик, безгрешен,
Как вольная ласточка, рад.
* * *
Сердце болит… О, как сердце болит!
Как воспалившаяся ножевая
Тайная рана, не переставая,
Сердце болит…
Люди, скажите, зачем – и кому –
Это страданье великое нужно?
Окна в решётках и каменный ужас
Камеры… Непостижимо уму!
Не оттого ли, что были всегда
Авеля дети и Каина дети,
Ложь и насилие были на свете,
Боль и безсилие, зло и вражда?
Каина дети, я вас узнаю,
Рыцари братоубийственной злобы,
Жизнь на планете растлившие, чтобы
Мир переделать во славу свою!
Ясен ответ. Но и ясен мой путь:
Сердце моё из винтовки прострелят.
Милая, плачь в одинокой постели!
Ясен мой путь.
* * *
Хоть и давят тюремные стены,
Хоть я в клетку, как зверь, заключён,
От кошмара безумного плена
Я волшебной мечтой отвлечён.
Я утешен чудесной мечтою
О единстве всего бытия,
Я избавлен молитвой простою
От всегдашней тоски и нытья.
Бог таинственный! Мир безпредельный!
Жизнь как море любви и тревог!
Вашей песни – тончайшей, свирельной –
До конца я постигнуть не мог.
Но внимать этой музыке страстной
Каждодневно стремился мой слух,
Красотой его стройной и властной
Упивался мой творческий дух.
И теперь в тишине заточенья,
Облегчённый молитвой, порой
Вновь я слышу далёкое пенье,
Как пастушью свирель за горой.
***
Пыльный день. Сухой и тусклый вечер.
Небосвод от зноя отвердел.
Кажется, его и вспомнить нечем,
Этот день невольничий без дел.
Но смотри: синеющею тучей
Над полуиссохшею рекой
Заклубилось облако созвучий
Дальнею тревогой и тоской.
Духота сгустилась до предела,
Вспыхивают рифмы в тишине,
И священный трепет то и дело
Звонко пробегает по спине.
Грянь же, гнев Господень, чтобы с треском
Раскололся этот небосклеп,
Чтобы, оглушённый, я от блеска
Красоты и истины ослеп!
Откровеньем душу опали мне
И уста горящие мои
Ороси твоим чистейшим ливнем,
Творческим восторгом напои!
Чтоб потом, когда промчатся годы
(Может, ещё выживу – как знать?),
Этот день как высший миг свободы
На закате мог я вспоминать.