Уроженец Симферополя, сын меховщика; был юнгой, рыбаком, репортёром газеты, цирковым борцом...
При вступлении немцев на Украину в 1918 году стал красноармейцем; ранен и тяжело контужен под Перекопом.
Учился в Таврическом университете Симферополя и в Московском университете (факультет общественных наук, окончил в 1923 г.).
Автор многих пьес, книг прозы и очерков, сборников стихов.
В годы Отечественной войны — военный корреспондент, участник боёв за Крым. За создание сатирических портретов «вождей» третьего рейха был заочно приговорён Геббельсом к повешению.
Илья (Карл) Львович Сельвинский награждён орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды, Трудового Красного Знамени. После войны преподавал в Литературном институте.
Умер в Москве.
Среди посмертных изданий выделяется книга «Из пепла, из поэм, из сновидений» (2004).
ТАМАНЬ
Когда в кавказском кавполку я вижу казака
На белоногом скакуне гнедого косяка,
В черкеске с красною душой и в каске набекрень,
Который хату до сих пор ещё зовёт «курень», —
Меня не надо просвещать, его окликну я:
— Здорово, конный человек, таманская земля!
От Крымской от станицы до Чушки до косы
Я обошёл твои, Тамань, усатые овсы,
Я знаю плавней боевых кровавое гнильцо,
Я хату каждую твою могу узнать в лицо.
Бывало, с фронта привезёшь от казака письмо —
Усадят гостя на топчан под саблею с тесьмой,
И небольшой крестьянский зал в обоях из газет
Портретами станишников начнёт на вас глазеть.
Три самовара закипят, три лампы зажужжат,
Три девушки наперебой вам голову вскружат,
Покуда мать не закричит и, взяв турецкий таз,
Как золотистого коня, не выкупает вас.
Тамань моя, Тамань моя, форпост моей страны!
Я полюбил в тебе уклад батальной старины,
Я полюбил твой ветерок военно-полевой,
Твои гортанные ручьи и гордый говор твой.
Кавалерийская земля! Тебя не полонить,
Хоть и бомбёжкой распахать, пехотой боронить.
Чужое знамя над тобой, чужая речь в дому,
Но знает враг:
никогда
не сдашься ты ему.
Тамань моя, Тамань моя! Весенней кутерьмой
Не рвётся стриж с такой тоской издалека домой,
С какою тянутся к тебе через огонь и сны
Твои казацкие полки, кубанские сыны.
Мы отстоим тебя, Тамань, за то, что ты века
Стояла грудью боевой у русского древка;
За то, что, где бы ни дралось, развеяв чубовьё,
Всегда мечтало о тебе казачество твоё;
За этот дом, за этот сад, за море во дворе,
За красный парус на заре, за чаек в серебре,
За смех казачек молодых, за эти песни их,
За то, что Лермонтов бродил на берегах твоих.
1943,
Северо-Кавказский фронт
* * *
Никогда не перестану удивляться
Девушкам и цветам!
Эта утренняя прохладца
По белым и розовым кустам...
Эти слёзы листвы упоённой,
Где сквозится лазурная муть,
Лепестки, что раскрыты удивлённо,
Испуганно даже чуть-чуть...
Эта снящаяся их нежность,
От которой, как шмель, закружись!
И неясная боль надежды
На какую-то возвышенную жизнь...
1920
При вступлении немцев на Украину в 1918 году стал красноармейцем; ранен и тяжело контужен под Перекопом.
Учился в Таврическом университете Симферополя и в Московском университете (факультет общественных наук, окончил в 1923 г.).
Автор многих пьес, книг прозы и очерков, сборников стихов.
В годы Отечественной войны — военный корреспондент, участник боёв за Крым. За создание сатирических портретов «вождей» третьего рейха был заочно приговорён Геббельсом к повешению.
Илья (Карл) Львович Сельвинский награждён орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды, Трудового Красного Знамени. После войны преподавал в Литературном институте.
Умер в Москве.
Среди посмертных изданий выделяется книга «Из пепла, из поэм, из сновидений» (2004).
ТАМАНЬ
Когда в кавказском кавполку я вижу казака
На белоногом скакуне гнедого косяка,
В черкеске с красною душой и в каске набекрень,
Который хату до сих пор ещё зовёт «курень», —
Меня не надо просвещать, его окликну я:
— Здорово, конный человек, таманская земля!
От Крымской от станицы до Чушки до косы
Я обошёл твои, Тамань, усатые овсы,
Я знаю плавней боевых кровавое гнильцо,
Я хату каждую твою могу узнать в лицо.
Бывало, с фронта привезёшь от казака письмо —
Усадят гостя на топчан под саблею с тесьмой,
И небольшой крестьянский зал в обоях из газет
Портретами станишников начнёт на вас глазеть.
Три самовара закипят, три лампы зажужжат,
Три девушки наперебой вам голову вскружат,
Покуда мать не закричит и, взяв турецкий таз,
Как золотистого коня, не выкупает вас.
Тамань моя, Тамань моя, форпост моей страны!
Я полюбил в тебе уклад батальной старины,
Я полюбил твой ветерок военно-полевой,
Твои гортанные ручьи и гордый говор твой.
Кавалерийская земля! Тебя не полонить,
Хоть и бомбёжкой распахать, пехотой боронить.
Чужое знамя над тобой, чужая речь в дому,
Но знает враг:
никогда
не сдашься ты ему.
Тамань моя, Тамань моя! Весенней кутерьмой
Не рвётся стриж с такой тоской издалека домой,
С какою тянутся к тебе через огонь и сны
Твои казацкие полки, кубанские сыны.
Мы отстоим тебя, Тамань, за то, что ты века
Стояла грудью боевой у русского древка;
За то, что, где бы ни дралось, развеяв чубовьё,
Всегда мечтало о тебе казачество твоё;
За этот дом, за этот сад, за море во дворе,
За красный парус на заре, за чаек в серебре,
За смех казачек молодых, за эти песни их,
За то, что Лермонтов бродил на берегах твоих.
1943,
Северо-Кавказский фронт
* * *
Никогда не перестану удивляться
Девушкам и цветам!
Эта утренняя прохладца
По белым и розовым кустам...
Эти слёзы листвы упоённой,
Где сквозится лазурная муть,
Лепестки, что раскрыты удивлённо,
Испуганно даже чуть-чуть...
Эта снящаяся их нежность,
От которой, как шмель, закружись!
И неясная боль надежды
На какую-то возвышенную жизнь...
1920