Родилась и выросла в Оренбурге. Окончила Литинститут в 1973 году. Заведовала несколько лет отделом поэзии в журнале «Октябрь» (1974—1982).
Надежда Васильевна Кондакова — автор одиннадцати книг стихотворений. Кроме этого переводит с балкарского, украинского, азербайджанского, польского и др. языков. Лауреат литературных премий, среди которых Всероссийская Пушкинская премия (2014 г.).
Живёт в Москве.
ГОД РОЖДЕНИЯ ПОСЛЕВОЕННЫЙ
2
Я должна родиться на земле.
День январский. Оренбург. Дорога,
Кажется, теряется во мгле
Под скупым присмотром Козерога.
Месят снег худые сапоги,
Колесо буксует то и дело.
Век двадцатый, ты хоть помоги,
Отдели тоску мою от тела.
Видишь, плачет девочка во мгле —
Мать, Мария, бедная, худая...
Я должна родиться на земле,
Яростная ветка молодая.
3
Если прижаться в июле к земле,
Чувствуя телом репей и ромашку,
Белоголовую горькую кашку, —
Вспомнишь, наверно, про хлеб на столе.
Вспомнишь про мать. Молода и смугла,
Глину месила и вёдра носила,
Ей помогала нечистая сила, —
Как же иначе она бы смогла
Выдержать засуху, мор, недород,
Карточки, голод, войну, похоронки,
Хату родителей с краю, в сторонке,
Камни, летящие в их огород...
5
Хромки, кожанки, ушанки,
Крепдешины, маркизеты.
Инвалиды, попрошайки,
Неприступные портреты.
На стене — отцовский китель.
Чёрный громкоговоритель.
В детской памяти, как зуммер,
Страшный крик, что кто-то умер.
Слёзы мамы. Сердце сжалось.
Дальше — выключили свет...
Вот и всё, что мне осталось
От пятидесятых лет.
* * *
Сентябрь. Безпутная дорога.
Разъезженная колея.
Даль глубока, и глубь глубóка.
Так воздух пуст...
Так неба много...
А путь от Бога до порога
Короче песни соловья.
ДОМ
Вот и продан родительский дом.
Значит, некуда больше вернуться.
Значит, мне за Уральским хребтом
Только степи мои остаются?
Остаются мои ковыли,
Да полыни на глинистом взгорье,
Да пространство российской земли —
До Охотского мелкого моря.
Значит, всё, как и было во сне:
Я — волчонок, а степи морозны,
И безжалостно сердце во мне,
Небеса надо мною беззвёздны?
Я вернусь всё равно... У реки,
Словно волки, степные бураны
Будут душу лечить от тоски
И живые зализывать раны.
И, почти неживая, в ответ
Будет нежность моя просыпаться.
Дом мой — белый безжалостный свет —
Будет вечно в степи красоваться.
* * *
Овраги, пажити рябые,
Я доли вашей не стыжусь.
Я вам в рабыни и в рябины,
В родные дочери гожусь.
Я выберу цветок колючий,
Цветам изысканным назло,
Поскольку жизнь — небесный случай,
А не простое ремесло,
Не суеверная примета,
А пережившая века
Земля засушливого цвета —
Татарник, таволга, тоска...
* * *
Почти что на краю оврага
есть жёлтый обветшалый дом.
Но мы не сделаем ни шага,
чтоб снова оказаться в нём.
Пускай в малине одичавшей
гудят огрузлые шмели.
Но я молюсь, чтоб эту чашу
повторно мимо пронесли.
И ты молись, чтоб всё пропало,
рассыпалось до мелких снов,
чтобы на паперти вокзала
нам не хватило нужных слов.
Чтоб было глупо всё, как было,
и, не растрачивая пыл,
чтоб я всю жизнь тебя любила,
чтоб ты всю жизнь меня любил.
2005
Надежда Васильевна Кондакова — автор одиннадцати книг стихотворений. Кроме этого переводит с балкарского, украинского, азербайджанского, польского и др. языков. Лауреат литературных премий, среди которых Всероссийская Пушкинская премия (2014 г.).
Живёт в Москве.
ГОД РОЖДЕНИЯ ПОСЛЕВОЕННЫЙ
2
Я должна родиться на земле.
День январский. Оренбург. Дорога,
Кажется, теряется во мгле
Под скупым присмотром Козерога.
Месят снег худые сапоги,
Колесо буксует то и дело.
Век двадцатый, ты хоть помоги,
Отдели тоску мою от тела.
Видишь, плачет девочка во мгле —
Мать, Мария, бедная, худая...
Я должна родиться на земле,
Яростная ветка молодая.
3
Если прижаться в июле к земле,
Чувствуя телом репей и ромашку,
Белоголовую горькую кашку, —
Вспомнишь, наверно, про хлеб на столе.
Вспомнишь про мать. Молода и смугла,
Глину месила и вёдра носила,
Ей помогала нечистая сила, —
Как же иначе она бы смогла
Выдержать засуху, мор, недород,
Карточки, голод, войну, похоронки,
Хату родителей с краю, в сторонке,
Камни, летящие в их огород...
5
Хромки, кожанки, ушанки,
Крепдешины, маркизеты.
Инвалиды, попрошайки,
Неприступные портреты.
На стене — отцовский китель.
Чёрный громкоговоритель.
В детской памяти, как зуммер,
Страшный крик, что кто-то умер.
Слёзы мамы. Сердце сжалось.
Дальше — выключили свет...
Вот и всё, что мне осталось
От пятидесятых лет.
* * *
Сентябрь. Безпутная дорога.
Разъезженная колея.
Даль глубока, и глубь глубóка.
Так воздух пуст...
Так неба много...
А путь от Бога до порога
Короче песни соловья.
ДОМ
Вот и продан родительский дом.
Значит, некуда больше вернуться.
Значит, мне за Уральским хребтом
Только степи мои остаются?
Остаются мои ковыли,
Да полыни на глинистом взгорье,
Да пространство российской земли —
До Охотского мелкого моря.
Значит, всё, как и было во сне:
Я — волчонок, а степи морозны,
И безжалостно сердце во мне,
Небеса надо мною беззвёздны?
Я вернусь всё равно... У реки,
Словно волки, степные бураны
Будут душу лечить от тоски
И живые зализывать раны.
И, почти неживая, в ответ
Будет нежность моя просыпаться.
Дом мой — белый безжалостный свет —
Будет вечно в степи красоваться.
* * *
Овраги, пажити рябые,
Я доли вашей не стыжусь.
Я вам в рабыни и в рябины,
В родные дочери гожусь.
Я выберу цветок колючий,
Цветам изысканным назло,
Поскольку жизнь — небесный случай,
А не простое ремесло,
Не суеверная примета,
А пережившая века
Земля засушливого цвета —
Татарник, таволга, тоска...
* * *
Почти что на краю оврага
есть жёлтый обветшалый дом.
Но мы не сделаем ни шага,
чтоб снова оказаться в нём.
Пускай в малине одичавшей
гудят огрузлые шмели.
Но я молюсь, чтоб эту чашу
повторно мимо пронесли.
И ты молись, чтоб всё пропало,
рассыпалось до мелких снов,
чтобы на паперти вокзала
нам не хватило нужных слов.
Чтоб было глупо всё, как было,
и, не растрачивая пыл,
чтоб я всю жизнь тебя любила,
чтоб ты всю жизнь меня любил.
2005