Отец за участие в «Народной воле» отбывал 5 лет ссылки в Якутии, потом был банковским служащим. Владел семью европейскими и двумя древними языками. Мать — учительница.
А. Тарковский родился в Елизаветграде, окончил Высшие литературные курсы в Москве (1923 г.), стал журналистом (работал в газете «Гудок», журнале «Прожектор»). Начиная с 1934 года регулярно выпускал книги переводов (лауреат премий Каракалпакской АССР, Туркменской ССР).
В войну* получил звание гвардии капитана, служил военкором, участвовал в боях, получил тяжёлое ранение.
В 1945 году первая книга стихов была остановлена в типографии и вышла только в 1962 году (всего при жизни — восемь сборников).
Посмертно Арсению Александровичу Тарковскому присуждена Государственная премия СССР. В 1991–1993 гг. увидело свет трёхтомное собрание его сочинений.
___________________________________
* Имел свидетельство о непригодности к военной службе.
ЖИЗНЬ, ЖИЗНЬ
I
Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Безсмертны все. Безсмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идёт безсмертье косяком.
II
Живите в доме — и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нём.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом, —
А стол один и прадеду, и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошёл, как сквозь Урал.
СУББОТА, 21 ИЮНЯ
Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.
Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны!
Мне вон тому сказать необходимо:
«Иди сюда, и смерть промчится мимо».
Я знаю час, когда начнут войну,
Кто выживет, и кто умрёт в плену,
И кто из нас окажется героем,
И кто расстрелян будет перед строем.
И сам я видел вражеских солдат,
Уже заполонивших Сталинград.
И видел я, как русская пехота
Штурмует Бранденбургские ворота.
Что до врага, то всё известно мне,
Как ни одной разведке на войне.
Я говорю — не слушают, не слышат,
Несут цветы, субботним ветром дышат,
Уходят, пропусков не выдают,
В домашний возвращаются уют.
И я уже не помню сам, откуда
Пришёл сюда и что случилось чудо.
Я всё забыл. В окне ещё светло
И накрест не заклеено стекло.
БЛИЗОСТЬ ВОЙНЫ
Кто может умереть — умрёт,
Кто выживет — безсмертен будет,
Пойдёт греметь из рода в род,
Его и правнук не осудит.
На предпоследнюю войну
Бок о бок с новыми друзьями
Пойдём в чужую сторону.
Да будет память близких с нами!
Счастливец, кто переживёт
Друзей и подвиг свой военный,
Залечит раны и пойдёт
В последний бой со всей вселенной.
И слава будет не слова,
А свет для всех, но только проще,
И эта жизнь — плакун-трава
Пред той широкошумной рощей.
* * *
Вы нашей земли не считаете раем,
А краем пшеничным, чужим караваем.
Штыком вы отрезали лучшую треть.
Мы намертво знаем, за что умираем:
Мы землю родную у вас отбираем,
А вам — за ворованный хлеб умереть.
1941
ПОЛЬКА
Всё не спит палата госпитальная,
Радио не выключай — и только.
Тренькающая да безпечальная
Раненым пришлась по вкусу полька.
Наплевать, что ночь стоит за шторами,
Что повязка на культе промокла,
Дребезжащий репродуктор шпорами
Бьёт без удержу в дверные стёкла.
Наплевать на уговоры нянины,
Только б свет оставила в палате.
И ногой здоровой каждый раненый
Барабанит польку на кровати.
1945
* * *
Т. О. - Т.
Вечерний, сизокрылый,
Благословенный свет!
Я словно из могилы
Смотрю тебе вослед.
Благодарю за каждый
Глоток воды живой,
В часы последней жажды
Подаренный тобой.
За каждое движенье
Твоих прохладных рук,
За то, что утешенья
Не нахожу вокруг.
За то, что ты надежды
Уводишь, уходя,
И ткань твоей одежды
Из ветра и дождя.
1958
* * *
Ехал из Брянска в теплушке — слепой,
Ехал домой со своею судьбой.
Что-то ему говорила она,
Только и слов — слепота и война.
Мол, хорошо, что незряч да убог,
Был бы ты зряч, уцелеть бы не мог.
Немец не тронул, на что ты ему?
Дай-ка на плечи надену суму,
Ту ли худую, пустую суму,
Дай-ка я веки тебе подыму.
Ехал слепой со своею судьбой,
Даром что слеп, а доволен собой.
ВЕРБЛЮД
На длинных нерусских ногах
Стоит, улыбаясь некстати,
А шерсть у него на боках,
Как вата в столетнем халате.
Должно быть, молясь на восток,
Кочевники перемудрили,
В подшёрсток втирали песок
И ржавой колючкой кормили.
Горбатую царскую плоть,
Престол нищеты и терпенья,
Нещедрый пустынник Господь
Слепил из отходов творенья.
И в ноздри вложили замок,
А в душу печаль — и величье,
И, верно, с тех пор погремок
На шее болтается птичьей.
По Чёрным и Красным пескам,
По дикому зною бродяжил,
К чужим пристрастился тюкам,
Копейки под старость не нажил.
Привыкла верблюжья душа
К пустыне, тюкам и побоям.
А всё-таки жизнь хороша,
И мы в ней чего-нибудь стоим.
1947
* * *
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила...
«Зимний вечер»
Почему, скажи, сестрица,
Не из райского ковша,
А из нашего напиться
Захотела ты, душа?
Человеческое тело —
Ненадёжное жильё,
Ты влетела слишком смело
В сердце тёмное моё.
Тело может истомиться,
Яду невзначай глотнуть,
И потянешься, как птица,
От меня в обратный путь.
Но когда ты отзывалась
На призывы бытия,
Непосильной мне казалась
Ноша бедная моя, —
Может быть, и так случится,
Что, закончив перелёт,
Будешь биться, биться, биться —
И не отомкнут ворот.
Пой о том, как ты земную
Боль, и соль, и жёлчь пила,
Как входила в плоть живую
Смертоносная игла;
Пой, бродяжка, пой, синица,
Для которой корма нет,
Пой, как саваном ложится
Снег на яблоневый цвет,
Как возвысилась пшеница,
Да побил пшеницу град...
Пой, хоть время прекратится,
Пой, на то ты и певица,
Пой, душа, тебя простят.
Арсений Тарковский, Антология русского лиризма. ХХ век, русский лиризм, студия Александра Васина-Макарова, русская поэзия, Александр Васин-Макаров
А. Тарковский родился в Елизаветграде, окончил Высшие литературные курсы в Москве (1923 г.), стал журналистом (работал в газете «Гудок», журнале «Прожектор»). Начиная с 1934 года регулярно выпускал книги переводов (лауреат премий Каракалпакской АССР, Туркменской ССР).
В войну* получил звание гвардии капитана, служил военкором, участвовал в боях, получил тяжёлое ранение.
В 1945 году первая книга стихов была остановлена в типографии и вышла только в 1962 году (всего при жизни — восемь сборников).
Посмертно Арсению Александровичу Тарковскому присуждена Государственная премия СССР. В 1991–1993 гг. увидело свет трёхтомное собрание его сочинений.
___________________________________
* Имел свидетельство о непригодности к военной службе.
ЖИЗНЬ, ЖИЗНЬ
I
Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет:
Безсмертны все. Безсмертно всё. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идёт безсмертье косяком.
II
Живите в доме — и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нём.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом, —
А стол один и прадеду, и внуку:
Грядущее свершается сейчас,
И если я приподымаю руку,
Все пять лучей останутся у вас.
Я каждый день минувшего, как крепью,
Ключицами своими подпирал,
Измерил время землемерной цепью
И сквозь него прошёл, как сквозь Урал.
СУББОТА, 21 ИЮНЯ
Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.
Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны!
Мне вон тому сказать необходимо:
«Иди сюда, и смерть промчится мимо».
Я знаю час, когда начнут войну,
Кто выживет, и кто умрёт в плену,
И кто из нас окажется героем,
И кто расстрелян будет перед строем.
И сам я видел вражеских солдат,
Уже заполонивших Сталинград.
И видел я, как русская пехота
Штурмует Бранденбургские ворота.
Что до врага, то всё известно мне,
Как ни одной разведке на войне.
Я говорю — не слушают, не слышат,
Несут цветы, субботним ветром дышат,
Уходят, пропусков не выдают,
В домашний возвращаются уют.
И я уже не помню сам, откуда
Пришёл сюда и что случилось чудо.
Я всё забыл. В окне ещё светло
И накрест не заклеено стекло.
БЛИЗОСТЬ ВОЙНЫ
Кто может умереть — умрёт,
Кто выживет — безсмертен будет,
Пойдёт греметь из рода в род,
Его и правнук не осудит.
На предпоследнюю войну
Бок о бок с новыми друзьями
Пойдём в чужую сторону.
Да будет память близких с нами!
Счастливец, кто переживёт
Друзей и подвиг свой военный,
Залечит раны и пойдёт
В последний бой со всей вселенной.
И слава будет не слова,
А свет для всех, но только проще,
И эта жизнь — плакун-трава
Пред той широкошумной рощей.
* * *
Вы нашей земли не считаете раем,
А краем пшеничным, чужим караваем.
Штыком вы отрезали лучшую треть.
Мы намертво знаем, за что умираем:
Мы землю родную у вас отбираем,
А вам — за ворованный хлеб умереть.
1941
ПОЛЬКА
Всё не спит палата госпитальная,
Радио не выключай — и только.
Тренькающая да безпечальная
Раненым пришлась по вкусу полька.
Наплевать, что ночь стоит за шторами,
Что повязка на культе промокла,
Дребезжащий репродуктор шпорами
Бьёт без удержу в дверные стёкла.
Наплевать на уговоры нянины,
Только б свет оставила в палате.
И ногой здоровой каждый раненый
Барабанит польку на кровати.
1945
* * *
Т. О. - Т.
Вечерний, сизокрылый,
Благословенный свет!
Я словно из могилы
Смотрю тебе вослед.
Благодарю за каждый
Глоток воды живой,
В часы последней жажды
Подаренный тобой.
За каждое движенье
Твоих прохладных рук,
За то, что утешенья
Не нахожу вокруг.
За то, что ты надежды
Уводишь, уходя,
И ткань твоей одежды
Из ветра и дождя.
1958
* * *
Ехал из Брянска в теплушке — слепой,
Ехал домой со своею судьбой.
Что-то ему говорила она,
Только и слов — слепота и война.
Мол, хорошо, что незряч да убог,
Был бы ты зряч, уцелеть бы не мог.
Немец не тронул, на что ты ему?
Дай-ка на плечи надену суму,
Ту ли худую, пустую суму,
Дай-ка я веки тебе подыму.
Ехал слепой со своею судьбой,
Даром что слеп, а доволен собой.
ВЕРБЛЮД
На длинных нерусских ногах
Стоит, улыбаясь некстати,
А шерсть у него на боках,
Как вата в столетнем халате.
Должно быть, молясь на восток,
Кочевники перемудрили,
В подшёрсток втирали песок
И ржавой колючкой кормили.
Горбатую царскую плоть,
Престол нищеты и терпенья,
Нещедрый пустынник Господь
Слепил из отходов творенья.
И в ноздри вложили замок,
А в душу печаль — и величье,
И, верно, с тех пор погремок
На шее болтается птичьей.
По Чёрным и Красным пескам,
По дикому зною бродяжил,
К чужим пристрастился тюкам,
Копейки под старость не нажил.
Привыкла верблюжья душа
К пустыне, тюкам и побоям.
А всё-таки жизнь хороша,
И мы в ней чего-нибудь стоим.
1947
* * *
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила...
«Зимний вечер»
Почему, скажи, сестрица,
Не из райского ковша,
А из нашего напиться
Захотела ты, душа?
Человеческое тело —
Ненадёжное жильё,
Ты влетела слишком смело
В сердце тёмное моё.
Тело может истомиться,
Яду невзначай глотнуть,
И потянешься, как птица,
От меня в обратный путь.
Но когда ты отзывалась
На призывы бытия,
Непосильной мне казалась
Ноша бедная моя, —
Может быть, и так случится,
Что, закончив перелёт,
Будешь биться, биться, биться —
И не отомкнут ворот.
Пой о том, как ты земную
Боль, и соль, и жёлчь пила,
Как входила в плоть живую
Смертоносная игла;
Пой, бродяжка, пой, синица,
Для которой корма нет,
Пой, как саваном ложится
Снег на яблоневый цвет,
Как возвысилась пшеница,
Да побил пшеницу град...
Пой, хоть время прекратится,
Пой, на то ты и певица,
Пой, душа, тебя простят.
Арсений Тарковский, Антология русского лиризма. ХХ век, русский лиризм, студия Александра Васина-Макарова, русская поэзия, Александр Васин-Макаров