Его родина — село Парфентьев Посад (Костромская губерния). Отец служил землемером в Костроме, Вологде, Грязовце. После революции семья оказалась в Казахстане, где вскоре и отец, и мать умерли от тифа, оставив шестерых сирот. Младших разобрали по приютам, а Сергей (старший), имея несколько классов гимназии, стал сотрудником акмолинской газеты «Красный вестник» (1920 г.); потом работал в уездной прокуратуре, в заготконторе и т. д. Начал публиковать свои стихи.
«Я жил в Казахстане и Сибири, прошёл там огромные пространства < ... > 1932–1936 годы провёл на Севере (арестован и сослан в Архангельскую область. — А. В.-М.)... Занимался изучением истории Севера.
В 1941 году был мобилизован в армию рядовым. Прослужил около трёх лет». (С. Марков, из «Автобиографии».)
Автор многих книг стихов и прозы («Радуга-река», «Юконский ворон», «Золотая пчела», «Небесные горы», «Голубая ящерица», «Зимние корни» и др.). Кавалер орденов Дружбы народов и «Знак Почёта», Сергей Николаевич Марков не менее известен и как ученый, общественный деятель.
Будучи ещё совсем молодым, он привлёк всеобщее внимание к возрождению народных золотых промыслов в Северном Казахстане. Первым обнародовал материалы о жизни и трудах полярного исследователя Н. Бегичева, знатока Тибета Г. Цыбикова. Составил уникальную историко-географическую картотеку по Востоку. Он был одним из авторов сборника «Песни киргиз-казахов». По его инициативе на мысе Дежнёва появился памятник-маяк, а в Москве на Кутузовском проспекте восстановлена Триумфальная арка в память победы над Наполеоном и т. д. и т. п.
Его двухтомное сочинение о землепроходцах и мореходах — «Земной круг» (1960 г.) и «Вечные следы» (1973 г.) — уже получило оценку как «научно-художественный эпос двадцати пяти столетий...».
Умер С. Н. Марков в Москве. В бывшей столице Казахстана одна из улиц носит его имя. Если, конечно, в «новое время» её не переименовали...
* * *
Моей жене Галине Марковой
Знаю я — малиновою ранью
Лебеди плывут над Лебедянью,
А в Медыни золотится мёд;
Не скопа ли кружится в Скопине?
А в Серпейске ржавой смерти ждёт
Серп горбатый в дедовском овине.
Наливные яблоки висят
В палисадах тихой Обояни,
Город спит, но в утреннем сиянье
Чей-нибудь благоуханный сад.
И туман рябиновый во сне
Зыблется, дороги окружая,
Горечь можжевеловая мне
Жжёт глаза в заброшенном Можае.
На заре Звенигород звенит —
Будто пчёлы обновляют соты,
Всё поёт — деревья, камни, воды,
Облака и рёбра древних плит.
Ты проснулась… И лебяжий пух —
Лепестком на брови соболиной,
Губы веют тёплою малиной,
Звоном утра околдован слух.
Белое окошко отвори!
От тебя, от ветра, от зари
Вздрогнут ветки яблони тяжёлой,
И росой омытые плоды
В грудь толкнут, чтоб засмеялась ты
И цвела у солнечной черты,
Босоногой, тёплой и весёлой.
Я тебя не видел никогда…
В Темникове тёмная вода
В омуте холодном ходит кругом;
Может быть, над омутом седым
Ты поёшь, а золотистый дым
В три столба встаёт над чистым лугом.
На Шехонь дорога пролегла,
Пыльная, кремнистая дорога.
Сторона веснянская светла.
И не ты ль по косогору шла
В час, когда, как молоко, бела
Медленная тихая Молога?
Кто же ты, что в жизнь мою вошла:
Горлица из древнего Орла?
Любушка из тихого Любима?
Не ответит, пролетая мимо,
Лебедь, будто белая стрела.
Или ты в Архангельской земле
Рождена, зовёшься Ангелиной,
Где морские волны с мёрзлой глиной
Осенью грызутся в звонкой мгле?
Зимний ветер и упруг и свеж,
По сугробам зашагали тени,
В инее серебряном олени,
А мороз всю ночь ломился в сени.
Льдинкою мизинца не обрежь,
Утром умываючись в Мезени!
На перилах синеватый лёд.
Слабая снежинка упадёт —
Таять на щеке или реснице.
Погляди! На севере туман,
Ветер, гром, как будто океан,
Небом, тундрой и тобою пьян,
Ринулся к бревенчатой светлице.
Я узнаю, где стоит твой дом!
Я люблю тебя, как любят гром,
Яблоко, сосну в седом уборе.
Если я когда-нибудь умру,
Всё равно услышишь на ветру
Голос мой в серебряном просторе!
1940
ПЕРВЫЙ СОНЕТ
Луна на небе, как верблюжий вьюк,
Качается, и тучи голубые
Несут собой блестящий полукруг.
Кругом всё дико, словно в дни былые.
Мне кажется, что в мире век Батыя,
Те дни, когда топтали орды юг.
Мерцают сквозь откинутый тюндюк
С небес полночных звёзды золотые.
Под скопищем угрюмых облаков
Бурьян встаёт с глухим и тяжким звоном.
В полыни слышен дикий вой волков,
Здесь орды шли с бряцанием и стоном.
Здесь медленно дыхание веков...
Луна плывёт над первобытным лоном.
В ТЕ ДНИ
Железный холод подступал к Москве,
Огонь и стужа встретили врага,
Штыки мерцали в грозной синеве,
И голубели жёсткие снега.
Враг осквернил нетронутую синь,
Провёл в полях пылающую грань...
Сладчайшие названия: Медынь,
Звенигород, Путивль и Обоянь,
Широкий Днепр и тихая Тверца,
Озёрный край и крымские сады
Взывали к вам, отважные сердца,
И ваша доблесть растопляла льды.
Так пусть историк подберёт слова,
Чтоб рассказать, как встретила врага
Мать городов — безсмертная Москва,
Спокойна, величава и строга.
Страна клялась твердынею Кремля;
Штыки — на Запад, нет пути назад.
Поруганные русские поля
Воспрянут, не забудут, не простят.
Когда уста стальные батарей
Произнесли нещадный приговор —
Тела длинноголовых дикарей
Усеяли сверкающий простор.
О, свежий снег на танковых следах!
Так ясный свет одолевает тьму...
Но яблоки в обугленных садах
Ещё дрожат в пороховом дыму.
В Можайск вступают красные войска,
В Берлине слышны грозные шаги...
Прекрасней солнце, чище облака,
Когда молчат убитые враги.
* * *
В ночном окне, как облака,
Росла цветущая петунья
В избе угрюмой кержака
В часы тоски и новолунья.
Мы пили мёд. И кольца губ
Сплетались на одном стакане.
Был горек ветер. Жёлтый сруб
Дышал смолой в густом тумане.
Вершина, белая как лунь,
Мерцала под полночным ветром,
И за окном, за ближним кедром,
Текла незримая Катунь.
СТАРЫЙ ТУРКЕСТАН
Сквозь голубой и розовый туман
Я вновь увидел старый Туркестан.
На улице, во весь свой древний рост,
Концом касаясь облаков и звёзд,
Стоит копьё, подъемля конский хвост.
Под камнем с надписью «Велик Аллах!»
Лежит святой в нетленных сапогах,
А в чайханах, задумавшись глубоко,
Сидят святоши Среднего Востока.
Здесь до сих пор угрюмые хаджи
На блюдцах точат чёрные ножи.
Я жизнь позвал. Напрасные труды!
Сухая пыль. В арыках нет воды.
Залижет ветер длинные следы.
Зачем я здесь любил, бродил и жил,
О пыльный сброд притонов и могил?
ОСЕНЬ В ТАШКЕНТЕ
В Ташкенте утром пыльные лучи
В решётчатые окна заструятся —
И ты придёшь. Я вздрогну... Научи
В минуты встреч с тобой не задыхаться!
На цыпочках неслышно подкрадись!
Я позабуду вкрадчивое горе.
Подумай, как неповторима жизнь,
Огромная и громкая, как море!
Пусть на минуту мы — счастливей всех.
Заплакал тополь? Лоб к стеклу прижму я, —
О, этот среднеазиатский снег
Теплее и лукавей поцелуя!
И улица сегодня нам люба;
Взгляни в окно: не в меру голосиста,
Гремит синеколёсая арба
И грязью обдаёт кавалериста.
Любить и знать — не за одних — за всех, —
Что над Ташкентом — облака как льдины,
Что юность тает, как осенний снег,
И назревают первые седины!
1931
* * *
Звезда скитальчества, гори!
Темна гранитов грань,
Но море розовой зари
Зальёт седой Тянь-Шань.
Вверху — колючий горный лёд,
В долинах — вечный сад,
Где мальва чёрная цветёт
И зреет виноград.
Лишь солнце жёлтое взойдёт,
Разинув медный зев,
Там пушка древняя взревёт,
Как одряхлевший лев.
И вновь возносится стена
Великой тишины,
И видит старая страна
Младенческие сны.
Но мне удел скитаний дан,
Гремят истоки рек,
С тобой, Восточный Туркестан,
Я расстаюсь навек!
Твои закаты — что шелка,
Я, как любовь, искал
Страну, где гаснут облака
У раскалённых скал...
ДОЧЕРИ
Погляди на облако. Оно
Только по краям озарено;
В холоде прозрачном, не дыша,
Там моя скитается душа.
Льдинкой града, каплей дождевой
Пролечу над милой головой.
Да не крикнуть: «Помнишь? Это я,
Доченька кудрявая моя!»
«Я жил в Казахстане и Сибири, прошёл там огромные пространства < ... > 1932–1936 годы провёл на Севере (арестован и сослан в Архангельскую область. — А. В.-М.)... Занимался изучением истории Севера.
В 1941 году был мобилизован в армию рядовым. Прослужил около трёх лет». (С. Марков, из «Автобиографии».)
Автор многих книг стихов и прозы («Радуга-река», «Юконский ворон», «Золотая пчела», «Небесные горы», «Голубая ящерица», «Зимние корни» и др.). Кавалер орденов Дружбы народов и «Знак Почёта», Сергей Николаевич Марков не менее известен и как ученый, общественный деятель.
Будучи ещё совсем молодым, он привлёк всеобщее внимание к возрождению народных золотых промыслов в Северном Казахстане. Первым обнародовал материалы о жизни и трудах полярного исследователя Н. Бегичева, знатока Тибета Г. Цыбикова. Составил уникальную историко-географическую картотеку по Востоку. Он был одним из авторов сборника «Песни киргиз-казахов». По его инициативе на мысе Дежнёва появился памятник-маяк, а в Москве на Кутузовском проспекте восстановлена Триумфальная арка в память победы над Наполеоном и т. д. и т. п.
Его двухтомное сочинение о землепроходцах и мореходах — «Земной круг» (1960 г.) и «Вечные следы» (1973 г.) — уже получило оценку как «научно-художественный эпос двадцати пяти столетий...».
Умер С. Н. Марков в Москве. В бывшей столице Казахстана одна из улиц носит его имя. Если, конечно, в «новое время» её не переименовали...
* * *
Моей жене Галине Марковой
Знаю я — малиновою ранью
Лебеди плывут над Лебедянью,
А в Медыни золотится мёд;
Не скопа ли кружится в Скопине?
А в Серпейске ржавой смерти ждёт
Серп горбатый в дедовском овине.
Наливные яблоки висят
В палисадах тихой Обояни,
Город спит, но в утреннем сиянье
Чей-нибудь благоуханный сад.
И туман рябиновый во сне
Зыблется, дороги окружая,
Горечь можжевеловая мне
Жжёт глаза в заброшенном Можае.
На заре Звенигород звенит —
Будто пчёлы обновляют соты,
Всё поёт — деревья, камни, воды,
Облака и рёбра древних плит.
Ты проснулась… И лебяжий пух —
Лепестком на брови соболиной,
Губы веют тёплою малиной,
Звоном утра околдован слух.
Белое окошко отвори!
От тебя, от ветра, от зари
Вздрогнут ветки яблони тяжёлой,
И росой омытые плоды
В грудь толкнут, чтоб засмеялась ты
И цвела у солнечной черты,
Босоногой, тёплой и весёлой.
Я тебя не видел никогда…
В Темникове тёмная вода
В омуте холодном ходит кругом;
Может быть, над омутом седым
Ты поёшь, а золотистый дым
В три столба встаёт над чистым лугом.
На Шехонь дорога пролегла,
Пыльная, кремнистая дорога.
Сторона веснянская светла.
И не ты ль по косогору шла
В час, когда, как молоко, бела
Медленная тихая Молога?
Кто же ты, что в жизнь мою вошла:
Горлица из древнего Орла?
Любушка из тихого Любима?
Не ответит, пролетая мимо,
Лебедь, будто белая стрела.
Или ты в Архангельской земле
Рождена, зовёшься Ангелиной,
Где морские волны с мёрзлой глиной
Осенью грызутся в звонкой мгле?
Зимний ветер и упруг и свеж,
По сугробам зашагали тени,
В инее серебряном олени,
А мороз всю ночь ломился в сени.
Льдинкою мизинца не обрежь,
Утром умываючись в Мезени!
На перилах синеватый лёд.
Слабая снежинка упадёт —
Таять на щеке или реснице.
Погляди! На севере туман,
Ветер, гром, как будто океан,
Небом, тундрой и тобою пьян,
Ринулся к бревенчатой светлице.
Я узнаю, где стоит твой дом!
Я люблю тебя, как любят гром,
Яблоко, сосну в седом уборе.
Если я когда-нибудь умру,
Всё равно услышишь на ветру
Голос мой в серебряном просторе!
1940
ПЕРВЫЙ СОНЕТ
Луна на небе, как верблюжий вьюк,
Качается, и тучи голубые
Несут собой блестящий полукруг.
Кругом всё дико, словно в дни былые.
Мне кажется, что в мире век Батыя,
Те дни, когда топтали орды юг.
Мерцают сквозь откинутый тюндюк
С небес полночных звёзды золотые.
Под скопищем угрюмых облаков
Бурьян встаёт с глухим и тяжким звоном.
В полыни слышен дикий вой волков,
Здесь орды шли с бряцанием и стоном.
Здесь медленно дыхание веков...
Луна плывёт над первобытным лоном.
В ТЕ ДНИ
Железный холод подступал к Москве,
Огонь и стужа встретили врага,
Штыки мерцали в грозной синеве,
И голубели жёсткие снега.
Враг осквернил нетронутую синь,
Провёл в полях пылающую грань...
Сладчайшие названия: Медынь,
Звенигород, Путивль и Обоянь,
Широкий Днепр и тихая Тверца,
Озёрный край и крымские сады
Взывали к вам, отважные сердца,
И ваша доблесть растопляла льды.
Так пусть историк подберёт слова,
Чтоб рассказать, как встретила врага
Мать городов — безсмертная Москва,
Спокойна, величава и строга.
Страна клялась твердынею Кремля;
Штыки — на Запад, нет пути назад.
Поруганные русские поля
Воспрянут, не забудут, не простят.
Когда уста стальные батарей
Произнесли нещадный приговор —
Тела длинноголовых дикарей
Усеяли сверкающий простор.
О, свежий снег на танковых следах!
Так ясный свет одолевает тьму...
Но яблоки в обугленных садах
Ещё дрожат в пороховом дыму.
В Можайск вступают красные войска,
В Берлине слышны грозные шаги...
Прекрасней солнце, чище облака,
Когда молчат убитые враги.
* * *
В ночном окне, как облака,
Росла цветущая петунья
В избе угрюмой кержака
В часы тоски и новолунья.
Мы пили мёд. И кольца губ
Сплетались на одном стакане.
Был горек ветер. Жёлтый сруб
Дышал смолой в густом тумане.
Вершина, белая как лунь,
Мерцала под полночным ветром,
И за окном, за ближним кедром,
Текла незримая Катунь.
СТАРЫЙ ТУРКЕСТАН
Сквозь голубой и розовый туман
Я вновь увидел старый Туркестан.
На улице, во весь свой древний рост,
Концом касаясь облаков и звёзд,
Стоит копьё, подъемля конский хвост.
Под камнем с надписью «Велик Аллах!»
Лежит святой в нетленных сапогах,
А в чайханах, задумавшись глубоко,
Сидят святоши Среднего Востока.
Здесь до сих пор угрюмые хаджи
На блюдцах точат чёрные ножи.
Я жизнь позвал. Напрасные труды!
Сухая пыль. В арыках нет воды.
Залижет ветер длинные следы.
Зачем я здесь любил, бродил и жил,
О пыльный сброд притонов и могил?
ОСЕНЬ В ТАШКЕНТЕ
В Ташкенте утром пыльные лучи
В решётчатые окна заструятся —
И ты придёшь. Я вздрогну... Научи
В минуты встреч с тобой не задыхаться!
На цыпочках неслышно подкрадись!
Я позабуду вкрадчивое горе.
Подумай, как неповторима жизнь,
Огромная и громкая, как море!
Пусть на минуту мы — счастливей всех.
Заплакал тополь? Лоб к стеклу прижму я, —
О, этот среднеазиатский снег
Теплее и лукавей поцелуя!
И улица сегодня нам люба;
Взгляни в окно: не в меру голосиста,
Гремит синеколёсая арба
И грязью обдаёт кавалериста.
Любить и знать — не за одних — за всех, —
Что над Ташкентом — облака как льдины,
Что юность тает, как осенний снег,
И назревают первые седины!
1931
* * *
Звезда скитальчества, гори!
Темна гранитов грань,
Но море розовой зари
Зальёт седой Тянь-Шань.
Вверху — колючий горный лёд,
В долинах — вечный сад,
Где мальва чёрная цветёт
И зреет виноград.
Лишь солнце жёлтое взойдёт,
Разинув медный зев,
Там пушка древняя взревёт,
Как одряхлевший лев.
И вновь возносится стена
Великой тишины,
И видит старая страна
Младенческие сны.
Но мне удел скитаний дан,
Гремят истоки рек,
С тобой, Восточный Туркестан,
Я расстаюсь навек!
Твои закаты — что шелка,
Я, как любовь, искал
Страну, где гаснут облака
У раскалённых скал...
ДОЧЕРИ
Погляди на облако. Оно
Только по краям озарено;
В холоде прозрачном, не дыша,
Там моя скитается душа.
Льдинкой града, каплей дождевой
Пролечу над милой головой.
Да не крикнуть: «Помнишь? Это я,
Доченька кудрявая моя!»